Образ Великого Инквизитора в романе Ф. Достоевского "Братья Карамазовы" и в романе-антиутопии Е. Замятина "Мы" Часть 1

Всякое гениальное художественное произведение содержит в себе такую полноту жизни и глубину смысла, которая не может быть осознана до конца и выражена в понятиях никакими критиками и комментаторами, а порой и даже самим творцом его. Настоящее художественное произведение всегда многозначно, многосложно, трудно поддаётся логическим определениям, и поэтому невыразимо. Порой в нём мерцает столько смыслов, образов, что перевести их на язык понятий, логики невероятно сложно. Именно к таким произведениям относятся два гениальных творения, о которых пойдёт речь в данной работе. Это «Легенда о Великом Инквизиторе» из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» и роман Е. Замятина «Мы».

Казалось бы, что может объединять этих двух писателей? Они творили в разные эпохи, их окружали разные проблемы. Но на самом деле их объединяет многое. Стоит отметить тот факт, что Замятин всегда называл Достоевского своим литературным учителем, считая его старшим, но страшным. Страшным потому, что Замятин с большим трепетом относился к творчеству Достоевского, долго, мучительно шёл к тому, чтобы стать его литературным преемником. И ему это действительно удалось: стать достойным преемником творчества Достоевского и новатором в мировой литературе XX века.

Объединяющим в творчестве двух писателей стал образ Великого Инквизитора. В романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» это сам кардинал Великий Инквизитор, а в романе Е. Замятина «Мы» без труда узнаётся тот же образ, но это уже инквизитор будущего – Благодетель.

Достоевский и Замятин - авторы первых антиутопий в мировой литературе. Автора «Легенды» считают родоначальником данного жанра литературы будущего. А роман «Мы» стал классическим его образцом, положил начало новой антиутопической традиции в культуре XX века. А ведь прежде на протяжении многих веков история мировой литературы знала лишь «утопии».

Идея счастливого совместного человеческого общежития, всеобщего братства издавна привлекала мыслителей. К этой идее вновь и вновь возвращались на протяжении многовековой истории. В дохристианскую эпоху это сочинение древнегреческого философа Платона «Государство», в эпоху Возрождения – «Утопия» Т. Мора и «Город Солнца» Т. Кампанеллы. Они пытались ответить на вопрос: при каких условиях возможно создание рая на Земле? И твердо верили в свои выводы: человечество может построить счастливое общество. Выразительным символом всеобщего благоденствия стал образ хрустального дворца из романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?"

Утописты мечтали о счастье для всех, но упустили из поля зрения отдельную человеческую личность. Одним из первых на это обратил внимание в своей полемической по отношению к идеям утопического социализма повести "Записки из подполья" Ф. М. Достоевский. "Он заострил внимание на двойственности человеческой натуры, соединяющей в себе божественное и дьявольское, заставил предположить, что присутствие в хрустальном дворце людей, подобных его герою-индивидуалисту, подпольному человеку, лишит этот идеальный мир благополучия и светозарности". А в романе "Братья Карамазовы" Ф. Достоевский окончательно развенчал ужасную суть, скрытую в основе всех утопий.

Замятину позиция Достоевского оказалась очень близка, и в своей повести "Островитяне" и романе "Мы" он развил и видоизменил мысли автора "Легенды"

Несомненно, оба автора очень тяжело и мучительно шли к созданию своих основных произведений, в которых бы в полной мере нашли выражение их мысли, где они могли бы дать ответы на вопросы, считавшиеся самыми больными, самыми важными и неотложными, – о путях духовного развития общества, об идейном и нравственном развитии человека.

После того, как увидели свет оба произведения, сама жизнь опровергла мечты утопистов и доказала, насколько были правы в своих произведениях Достоевский и Замятин. Ни равенства, ни справедливости, ни счастливой жизни для всех граждан так и не удалось добиться ни в одном из обществ, претендовавших на то, чтобы воплотить в реальность благородные надежды утопистов. Возникновение тоталитарных режимов вызвало серьезные сомнения в возможности существования, пусть в отдаленном будущем, идеального общества, подорвало веру в добрые, героические, разумные начала человеческой природы. Вот почему возник жанр антиутопии, полемичной в своей основе. Его авторы темпераментно спорили с политическими и философскими идеалами, утвержденными в классических утопиях.

Критики неоднозначно откликнулись на произведения как Достоевского, так и Замятина. Кроме того, изучая историю вопроса, необходимо отметить монографию В. П. Крючкова "Еретики" в литературе", где автор подробно исследует целый ряд произведений русской литературы с позиций христианской символики, импрессионистичности и психологической напряженности. Отдельная глава посвящена изучению романа Замятина "Мы".

В главе "Легенда о Великом Инквизиторе", вошедшей в книгу Н. О. Лосского "Бог и мировое зло", автор рассматривает "Легенду" Ф. Достоевского как "величайшее творение" и в то же время указывает на то, что она "есть вызов, который защитники церкви могут и должны принять".

Особо следует отметить опыт критического комментария "Легенды", принадлежащий В. В. Розанову. Пожалуй, здесь Достоевский впервые предстает перед читателем не в традиционной роли певца "униженных и оскорбленных", а как открыватель метафизических ценностей и религиозный пророк.

Э. Браун писал о романе Замятина: "Мы" – самая смелая и самая перспективная из современных утопий. Она выше книг Оруэлла и Хаксли потому, что она веселее".

В то же время, по словам Максима Горького, этот роман – "вещь отчаянно плохая. Усмешка – холодна и суха, это – усмешка старой девы".

Нам же ближе мнение А. Солженицына, что "Мы" – "блестящая, сверкающая талантом вещь; среди фантастической литературы редкость тем, что люди живые и судьба их очень волнует".

Роман Замятина завораживает с первых строк и дальше читается на одном дыхании, как и неповторимая "Легенда" Достоевского. Захватывающий сюжет, рельефные образы, общечеловеческие проблемы – все это позволяет читателю углубиться в мир авторских идей, стать исследователем, постоянно пытаясь найти ответ на множество вопросов. В этих произведениях будто бы скрыта какая-то мудрая непознанная тайна. Мы ощущаем мощную, пугающую силу, что-то религиозное и мистическое, непостижимое соединение неутомимой жажды веры с отчаянием, проникновенное сознание судеб человеческих, минувших и будущих, что-то грандиозное и исторически значимое.

Тема настоящего исследования – "Образ Великого Инквизитора в романе Ф. Достоевского "Братья Карамазовы" и романе-антиутопии Е. Замятина "Мы".

Цель данной работы – исследовать образ Великого Инквизитора в произведениях Достоевского и Замятина, рассмотреть данную тему в плане традиций и новаторства, проанализировать исторические корни инквизиции, изучить тему с религиозной и литературной точек зрения.

Работа состоит из введения, четырех глав и заключения.

В первой главе рассматривается история инквизиции как ключ к разгадке образов Великого Инквизитора (Ф. Достоевский) и Благодетеля (Е. Замятин).

Во второй главе рассматривается образ Великого Инквизитора в романе Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы" как представителя грандиозного титанического богоборчества.

В третьей главе анализируется образ Благодетеля в романе Е. Замятина "Мы" как зловещее предупреждение потомкам.

В четвертой главе сравниваются образы Достоевского и Замятина (Великий Инквизитор и Благодетель) в плане традиций и новаторства.

История инквизиции как ключ к разгадке образов Великого Инквизитора и Благодетеля

"Поэма о Великом Инквизиторе" из последнего романа Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы" принадлежит к числу величайших его творений. О ней много писали и пишут, но всегда будут возникать новые вопросы, связанные с великой загадкой русской литературы. Как известно, "Легенда" составляет только эпизод в романе "Братья Карамазовы". Несмотря на это, я считаю, что ее вполне можно рассматривать как самостоятельное произведение, так как связь "Легенды" с фабулой произведения очень слаба. Внешней связи как будто и нет, но, тем не менее, мы чувствуем связь внутреннюю. "Легенда" составляет сердце, душу произведения. Это главный нервный узел всех философских, нравственных, идейных, социальных и психологических артерий живого романного организма.

Достоевский давно мечтал написать фантастическую поэму-притчу, образ и символ современного состояния мира, вобравшего в себя всю суть предшествующих тысячелетий человеческого бытия и чреватого будущим, уже зарождающимся в недрах настоящего.

Достоевский показывает 2-ое пришествие Христа не в современное общество, когда вера в бога поколебалась, а в фантастичный XVI век, где за малейшее сомнение в Христовой истине еретика тотчас сжигали на костре, и пуще всех прославился своим служением чистоте веры некий старец, получивший имя – Великий Инквизитор.

Нам предстоит сложная задача: ответить на вопросы: почему у Достоевского обострился интерес именно к этому времени (XVIв. ), как Достоевский сопоставил современную ему эпоху со временами инквизиции; определить, почему для выражения своих мыслей Достоевский избрал именно этот сюжет: встреча Христа с Великим Инквизитором в XVI веке в Испании; определить характер и религиозные идеи сначала Великого Инквизитора, а затем попытаться найти мысли самого Достоевского. А для этого, я считаю, просто необходимо заглянуть в прошлое, совершить экскурс в историю, чтобы понять, прочувствовать, как жили люди в Средние века, что представляло собой общество, государство и церковь. Как они взаимосвязаны между собой?

С лишком 500 лет отделяют нас от эпохи образования и расцвета инквизиции. Давно истлели кости деятелей того времени и их потомков, но современные им события, сделавшись достоянием истории, до сих пор не изгладились из памяти народной. Испания, как и все южно-европейские страны, в начале XV столетия была разбита на несколько небольших государств, враждовавших между собой. В 1475 году умер кастильский король Генрих IV, после которого на престол взошла его сестра Изабелла, бывшая в замужестве с Фердинандом Аррагонским. Таким образом, в их лице соединились два самых значительных государства Испании. Взойти Изабелле на престол во многом помог духовник инфанты Изабеллы, приор монастыря Святого Креста в Сеговии Томас де Торквемада. Королева не забыла услуг Торквемады и сделала его своим доверенным лицом. Торквемада, имевший неограниченное влияние на королеву, использовал его на дело борьбы с врагами церкви. Орудием борьбы Торквемада избрал инквизицию, доходя в своей нетерпимости к религиозным противникам (евреям, маврам, морискам и мараносам) до фанатизма, проявил по отношению к преследуемым дикое изуверство и невероятную жестокость.

Торквемаде удалось доказать королеве, что мирным путем не искоренить ереси. Тогда Изабелла и Фердинанд в 1480 году дали официальное разрешение ввести в Кастилии и Аррагонии священные инквизиционные трибуналы. В Севилье во главе трибунала были поставлены доминиканцы Михаил Морило и Мартен, снабженные обширными полномочиями – королевскими и папы. Морило и Мартен руководствовались указаниями лишь одного Торквемады, который с первого момента учреждения инквизиционных судилищ был фактически тайным главой инквизиции.

Инквизиция в своей деятельности целиком зависела от папства и опиралась повсюду на содействие и поддержку светских властей. Она лишала обвиняемых всяких гарантий благодаря тайному и произвольному ходу судопроизводства и полной независимости от светской судебной власти (члены инквизиционного трибунала, непосредственно зависевшие от римского папы, обладали личной неприкосновенностью и неподсудностью местным и церковным властям).

Уже первые шаги инквизиции обагрились кровью ее жертв. Тюрьмы переполнились заключенными. Главной целью инквизиции была борьба с ересью. И она обладала всем, что нужно для организации этой борьбы: быстро разработала способы разведки и распознавания ереси во всех ее мельчайших оттенках. Конечно, тут были со стороны инквизиции и беспрестанные увлечения через край, на практике выражавшиеся в том, что в число еретиков попадали люди, ровно ни в чем неповинные. У инквизиции была, несомненно, материальная заинтересованность, поскольку имущество богатого еретика обязательно подлежало конфискации и шло в известной доле в карман усердствовавшего инквизитора.

С целью поимки еретиков была широко использована система шпионства и доносов. Получив донос, инквизиторы приступали к негласной проверке показаний; если указанный доносчиком свидетель подтверждал ссылку доносчика, участь обвиняемого была решена. Отрицание подсудимым своей вины делало его в глазах инквизиции упорствующим в ереси, и тогда ему угрожала страшная участь: он подвергался утонченным пыткам, которые могли выдержать немногие. "Раскаявшиеся еретики" редко выходили из-под власти инквизиции, в лучшем случае они попадали в тюрьму и лишались своего имущества под видом издержки судебного процесса. "Упорствующие" же предавались в руки светской власти для "бескровного наказания", что означало сожжение на костре – аутодафе. Поэтому всякий подвергнутый суду, входя в мрачное судилище, был обречен заранее.

В середине XVII века германский поэт Фридрих фон Логан, рассуждая о природе греха, заметил: "Человеческое – впасть в грех, дьявольское – упорствовать в нем, христианское – ненавидеть его, божественное – простить". Если исходить из здравого смысла, Томасу де Торквемаде было присуще только "дьявольское". Ведь все, что он делал во имя защиты религии, было огромным, нескончаемым грехом перед человеком эпохи Возрождения, перед его стремлением к познанию.

Сотни тысяч людей погибли в застенках и на кострах инквизиции. Наказание постигало не только живых, но даже мертвых и было сопряжено с позором и лишением прав для их потомков.

Успешное искоренение ереси дало Торквемаде звание великого инквизитора Кастилии и Аррагонии, после чего с невероятной быстротой увеличилось число жертв инквизиции. Только за 18 лет ее деятельности было сожжено заживо 10220 человек, а фигурально (после смерти или в случае отсутствия – в виде изображения) – 6860; свыше 97 тысяч человек пострадали от инквизиции вследствие конфискации имущества, тюремного заключения, лишения службы и т. д. Инквизиция распространялась на новые и новые территории. И сделалась настоящей катастрофой, бичом католических стран Европы. Люди были запуганы. Их пытались превратить в послушных, беспрекословных рабов.

Все, имеющие основания опасаться преследования инквизиции, спешили покинуть Испанию и укрыться в странах, где инквизиция не существовала.

Народ до того уверовал в колдовство, что начал ему приписывать почти все свои беды. И в самом деле, в XV и XVI веках малейшее, даже самое обыкновенное происшествие, болезнь, какой-нибудь случай со скотиной, пропажа, червь на капусте, не говоря уже о граде, пожарах, эпидемиях – все это без лишних рассуждений приписывалось ведьмам. Подозрение падало обычно на какую-нибудь сварливую старуху, которую немедленно хватали и начинали судить по свидетельским показаниям и слухам. Случалось, что после того, как сжигали, несчастья не только не прекращались, а еще больше ожесточались. Тогда начиналась настоящая паника. Усугубление зла приписывали, конечно, мести других колдунов. Бывали случаи, когда при подобных обстоятельствах около половины населения какой-нибудь глухой деревеньки шло на костер. Вот так святая инквизиция поднимала авторитет католической церкви! И чем больше людей истребляли на костре, тем сильнее безумствовали остальные. Это было повсеместное эпидемическое безумие, хаос, причинивший тогда европейскому населению столько страданий, сколько не причиняли ему ни тогдашние дикие войны, ни чума.

И вот именно в это время в данной обстановке Достоевский показывает 2-ое пришествие Христа, чтобы ответить на давно мучающие его вопросы: узнает ли, примет ли Его этот мир, называющий себя христианским? Нужен ли Он миру? К чему же приведет встреча Христа с Великим Инквизитором, этим средневековым епископом, этим католическим пастырем, который своей железной рукой ведет человеческое стадо к принудительному счастью?

Мы совершили небольшой экскурс в историю, чтобы попытаться глубже погрузиться в пугающую, таинственную атмосферу "Легенды" для более полного раскрытия ее смысла. Действие "Легенды" разворачивается именно в этот период, время страшной жестокости, беспомощности человека перед властью церкви. Мы видим, как ненавистна Достоевскому такая власть; такое устройство жизни людей, когда один человек, "избранный", презирающий остальных людей, считающий их ничтожными, пытается превратить их в бездумных, восхищающихся дикарей с совершенным подавлением индивидуальной воли.

Я думаю, что исторический инквизитор Томас де Торквемада стал прообразом Великого Инквизитора у Достоевского. И вообще этот образ явился великим планом для развития темы инквизиции в литературе и искусстве в будущем.

Эпоха инквизиции является образом и символом современного состояния мира, прошлого человечества, которое одновременно олицетворяет и его будущее; своеобразным пророчеством всему человечеству.

15 веков минувшей истории здесь названы для того, чтобы показать пришествие Христа именно в такой обстановке зла, жестокости и столкнуть его с главным источником зла человеческого – в лице Великого Инквизитора.

И все-таки для нас при чтении "Легенды" все временное до того отходит на задний план, и на первое место выступают черты только глубокого и вечного в человеке, что подсознательно чувствуешь, что в ней, в одном моменте совмещено прошлое, будущее, настоящее, смешение всего исторического времени мира и человечества в целом.

Образ Великого Инквизитора в романе Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы" как представителя грандиозного титанического богоборчества

В романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» центральное место занимает Легенда о Великом Инквизиторе. Здесь один из кульминационных пунктов композиции, сосредоточение ведущихся его героями идейных споров. "Легенда" кажется необыкновенно сложной и отчасти противоречивой. В ней Достоевский пытается ответить на ряд волнующих его и современное общество вопросов: о личности и обществе, о человеческом счастье, наконец, о религии и многом другом. Легенда эта вложена Достоевским в уста Ивана Карамазова, как творение его. Великий художник Достоевский не мог просто выразить мысли устами своего героя. Он дал в романе такое видоизменение их, которое соответствует характеру Ивана Карамазова.

Итак, Иван рассказывает поэму своему мечтательному и религиозному брату Алеше, чтобы открыть сначала ему, а потом и всему миру новую истину, новый символ веры, чтобы проверить силу и правильность мысли о счастье, достойном человека.

Действие "Легенды" разворачивается «в Испании, в Севилье, в самое страшное время инквизиции, когда во славу Бога в стране ежедневно горели костры и

В великолепных аутодафе

Сжигали злых еретиков».

Люди всем сердцем и душой верят в Него. С неугасимой жаждой и надеждой ждут Его, ждут исполнения пророчества, которое оставил его ученик: « Се гряду скоро, и возмездие Мое со мною, чтобы воздать каждому по делам его», « человечество ждет Его с прежней верой и с прежним умилением. О, с большею даже верой, ибо 15 веков уже минуло с тех пор, как прекратились залоги с небес человеку:

Верь тому, что сердце скажет,

Нет залогов от небес»

«Слезы человечества восходят к нему по-прежнему, ждут его, любят его, надеются на него, жаждут пострадать и умереть за него, как и прежде. И вот столько веков молило человечество с верой и пламенем: «Бо господи явися нам», столько веков взывало к нему, что он, в неумеримом сострадании своем, возжелал снизойти к молящимся возжелал хоть на мгновение посетить детей своих именно там, где как раз затрещали костры еретиков»

И вот в образе человеческом, как и 15 веков назад, «тихо, незаметно» Он появляется на улицах Севильи. И толпа узнает Его, поклоняется Ему и ликует, бросает перед Ним цветы и вопиет Ему: «Осанна!».

Но в это время на площади появляется «девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится, как огненная искорка, блеск. О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера перед народом, когда сжигали врагов римской веры, - нет, в эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе». Это сам кардинал Великий Инквизитор. Кардинал, как и все узнает и не сомневается ни на мгновение: это действительно Он. Старец «хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять его». И вот, такова уж сила Инквизитора и до того уже приучен, покорен ему народ, что толпа раздвигается, и стражи средь гробового молчания уводят Его в темницу. Толпа склоняется до земли перед сумрачным стариком, он благословляет и проходит далее Ночью со светильником в руке старец спускается к узнику своему. И вот земному владыке предоставляется возможность раз в жизни окончательно и бесповоротно утвердить свое право на владение человеческими жизнями и душами, на заслуженную долгими и тяжкими мучениями волю страдать за других, тем самым, покоряя их лучше, чем мог бы это сделать сам Иисус.

Старец останавливается перед ним, минуту или две всматриваясь в его лицо, затем тихо подходит к нему и говорит:

«Это ты? ты? – Но, не получая ответа, быстро прибавляет: – Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли, что будет завтра? Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это, или только подобие Его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это? Да, ты может быть, это знаешь?»

Итак, Великий Инквизитор произносит перед Христом длинную речь, наполненную упреками Ему и Его делу, пытается доказать правоту своих идей, внушить Христу, что он не нужен людям, что люди счастливы с Великим Инквизитором, и что только он, кардинал Великий Инквизитор, имеет право управлять жизнями и душами людей. И важно кардиналу теперь одно: чтобы право это признал за ним, и Он и удалился раз и навсегда из человеческой жизни, не мешая им, земным людям, творить «добро» по своему усмотрению.

В первых же горячих, напряженных, порывистых словах Инквизитора слышится невероятная ненависть к Христу. И ненависть эта простирается до угрозы – завтра же истребить Его, сжечь и растоптать, «как злейшего из еретиков».

Также в этих первых словах уже чувствуется отношение Инквизитора непосредственно к народу, к человеку. Отношение это показалось мне предельно странным: отношение к людям как к бездушному слабому стаду. В нем есть, несомненно, тревожная забота, есть какая-то эгоистическая любовь, но вместе с тем презрение и какой-то обман, что-то скрытое.

Инквизитор хочет открыть Христу какую-то великую тайну, о которой тот даже не догадывается. Инквизитор – человек, чувствующий в себе такую силу убеждения, вынесенного из всей своей судьбы, что не боится встать с ним и за него перед своим Творцом и Богом. Уже в приведенных словах Инквизитора и далее мы чувствуем, что он как будто и сам забывает, что обращает свою речь к другому. Она звучит, как монолог, как исповедь веры, идеи 90-летнего старика, многое повидавшего, и идея эта так вросла в его иссохшую душу, что никакие силы, земные и небесные, не заставят его отступить, отказаться от этой идеи. Инквизитор продолжает: «Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел? - нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле. Все, что ты вновь возвестишь, посягнет на свободу веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их веры тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад. Не ты ли так часто тогда говорил: «Хочу сделать вас свободными». Но вот ты теперь увидел этих «свободных» людей, - прибавляет вдруг снова старик с вдумчивой усмешкой. - Да, это дело нам дорого стоило, - продолжает он, строго смотря на него, - но мы докончили, наконец, это дело во имя твое. Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостаиваешь меня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?». Великий Инквизитор утверждает, что Христос не имел права приходить на землю снова. Что все завещанное им учение, пророчества, есть нечто вечное и неподвижное, и как изъять из него ничего нельзя, так нельзя к нему ничего добавить. И что поздно уже что-то исправлять, а тем более вносить что-то новое, это пошатнуло бы 15 веков работы Инквизитора. Христос не должен был приходить снова, он более не нужен людям и не способен дать им ничего нового, а может лишь помешать их «счастью», созданному Инквизитором, и «свободе», как он понимает это слово. Инквизитор припоминает Христу, как часто, 15 веков назад, он говорил людям: «Хочу сделать вас свободными» и иронично добавляет: «Вот, Ты теперь увидел этих свободных людей». Он говорит, что людям не нужна та свобода, которую Он обещал им. Внутренняя, духовная свобода, свобода выбора, по мнению Инквизитора, людям не нужна, она не может дать им того счастья, которого достоин человек. Человек слаб, жалок и мал. Великий Инквизитор духовным ценностям противопоставляет первобытную силу инстинктов, идеалу героической личности – суровую стихию человеческих масс, внутренней свободе – потребность каждодневно добывать хлеб насущный, идеалы красоты – кровавый ужас исторической действительности.

Итак, Великий Инквизитор утверждает, что все пути Христа ложны, ошибочны и ставит себя выше Христа, так как долг его, его цель на земле – «исправить подвиг» Иисуса. И ставит «в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми».

Только теперь, продолжает Великий Инквизитор, «стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, - говорит он ему, - Ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты передал дело нам. Ты обещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право связывать и развязывать, и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь. Зачем же ты пришел нам мешать?»

Инквизитор полон эгоизма, горделивого презрения к человеку: людей он считает существами «малосильными, порочными и ничтожными», жаждущими свободы, но способными только к бунту, а не к подлинной свободе.

Тот единственный путь, который был указан Христом и который только и мог бы привести человечество к обещанной гармонии, к истинному счастью, этот путь, по мысли Инквизитора, никогда не будет пройден, никогда не будет завершен, ибо для человека по самой его природе – малосильного «бунтовщика» - такой путь бесконечен и гармония недостижима.

Пусть «дикие и злобные», но безмерно мучающиеся люди нуждаются не в увеличении суммы страданий и горя. Людям нужны покой и освобождение от страданий. Непомерные, нечеловеческие, «не от мира сего» требования к их нравственной природе, к их совести, обремененной необходимостью свободных решений, свободой выбора, могут лишь увеличить эту сумму страданий. Людей нужно привести к счастью и гармонии – не в бесконечно далеком будущем, а сейчас; не в небесах, а на земле. Инквизитор не отрицает высоты истины Спасителя, он отрицает только соответствие этой истины с природой человека. Христос поставил перед человеком идеал, превосходящий силы такого слабого существа. «Посмотри на них, - говорит он. – Кого Ты вознес до Себя? Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем Ты о нем думал. Может ли, может ли он исполнить то, что и Ты? Столь уважая его, Ты поступил, как бы перестав ему сострадать, потому что слишком много от него потребовал, - и это кто же, Тот, который возлюбил его более самого Себя! Уважал его менее, менее бы от него и потребовал, а то было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его».

Таким образом, человек как существо слабое не в силах принять заветы Христа, не в силах понять и привести их в исполнение. И из-за этого несоответствия требований и способностей человеку суждено вечно оставаться несчастным. Христос, отнесшись к человеку со столь глубоким уважением, не учел его природы и обрек человечество вечно стремиться к идеалу, но никогда не достигать его, а, следовательно, - страдать.

Итак, Великий Инквизитор отвергает, как невозможное, построение земных судеб человека на заветах Спасителя и, следовательно, утверждает необходимость построения их на каких-то иных началах.

Великий Инквизитор якобы смог сделать то, что не смог Христос – он нашел и понял смысл счастья, нашел этот «иной» путь. Успокоенная совесть, освобождение от нравственной ответственности, освобождение от свободы – вот «формула счастья» Великого Инквизитора. На основе этой формулы строится вся идея Великого Инквизитора – это «идеальное» мироустройство – величественная и мрачная социально-политическая система государства, во главе которой стоит он сам – кардинал Великий Инквизитор.

«И затем он высказывает свою идею, следя за которою серьезно, невозможно не ощутить некоторого ужаса, который тем сильнее возрастает, чем яснее чувствуешь ее неотразимость». «Страшный и умный дух самоуничтожения и небытия, - продолжал старик - говорил с Тобой в пустыне И можно ли было сказать хоть что-нибудь истеннее того, что он возвестил Тебе в трех вопросах и что Ты отверг?Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человечества и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешенные исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Разреши же сам, кто был прав, Ты или тот, который тогда вопрошал Тебя?».

Великий Инквизитор упрекает Христа в том, что тот совершил ошибку, когда не прислушался к искушениям Духа. В первом и втором случаях Великий Дух бросал Христу вызов, побуждая его доказать, что он действительно Сын Божий. Искуситель предлагал Христу превратить камни в хлебы, а затем броситься вниз с храма. В третьем случае предлагал ему править всем миром, руководствуясь принципами сатаны. И во всех случаях Христос победил только одним - словом Божиим.

Далее Инквизитор анализирует смысл этих искушений как будущие судьбы человека. По мысли Инквизитора, только приняв эти «дары» дьявола можно найти истинное счастье для человечества.

Говоря о первом искушении, Инквизитор утверждает, что Христос ошибся, предлагая людям хлеб небесный и свободу. Им это не нужно, они этого просто не понимают и предадут Христа ради первого же, который даст им хлеб земной, и кому они могут отдать свою ненужную свободу, от которой, по сути, всю свою жизнь человек пытается убежать, избавиться от нее.

Нужда, холод, голод во много раз сильнее небесного, божественного в человеческой душе. По поводу второго искушения Инквизитор говорит, что человек слаб и склонен верить чуду более, чем возможности свободного мироисповедания.

И, наконец, говоря о третьем искушении, Инквизитор убеждает Христа, что культ вождя, страх перед государственной властью, преклонение перед земными кумирами всегда были типичными и останутся таковыми для слабого человечества.

Инквизитор говорит, что люди вновь будут строить Вавилонскую башню своей жизни: «На месте храма твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня; и хотя и эта не достроится, как и прошлая, но все же Ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сохранить страдания людей, - ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет с своей башнею». План руководства людьми Великого Инквизитора состоит в том, чтобы дать людям хлеб земной, но вместе с тем и успокоить совесть, взяв, по совету «умного духа», всю власть и всю ответственность в свои руки. Христу же не удалось справиться с совестью человеческой – не ему достраивать здание.

Сторонники Великого Инквизитора будут «гонимы и мучимы», им придется скрываться в катакомбах, но настанет время, и человечество само придет к ним, ибо тайна бытия человеческого не только в том, чтобы жить, а в том, для чего «жить», - придет и возопиет: научи! Только нам суждено достроить башню – говорит Инквизитор – ибо достроит лишь тот, кто накормит, а накормим мы, и солжем, что во имя Твое И так будет вечно, но мы сохраним свою тайну: «мы не с тобой, а с ним», искушавшим тебя в пустыне, «вот наша тайна».

Великий Инквизитор решил исправить ошибки Христа и дать людям мир, достойный их слабой природе, основанной на «чуде, тайне и авторитете». Инквизитор говорит, что люди мечтают о многом, но нужно им, по существу, одно - сбиться в единое стадо, устроиться в «общий и согласный муравейник», ибо человек по природе своей раб. План Великого Инквизитора – дать людям этот муравейник, в котором они будут счастливы. И не будет никаких от нас тайн, говорит Инквизитор, ибо мы будем владеть тайной, мы – 100 тысяч избранных страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла, и будет счастливое «тысячемиллионное стадо». Мы заставили его работать, но мы разрешили их грех, ибо люди слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволили грешить

Фантастическое государство Великого Инквизитора имеет, конечно, свое реальное содержание, развитое гениальной логикой кардинала до предела, до «идеала». Однако этот «идеал», эта чистая идея, призванная разрушить как идеал христианский, так и идеал гуманистический, сама разрушается изнутри, своим внутренним «непосильным» противоречием. Лишенный идеала, трагически разобщенный человеческий мир не подчинен никакому «внешнему порядку», он весь складывается из беспорядочных движений по принципу: «один гад съест другую гадину» или, что то же самое: «если Бога нет – все позволено». Так логика Инквизитора разрушает его же созданные построения! Таким образом, Достоевский приводит нас к мысли, что человеческое общение, истинные и моральные отношения между людьми не могут строиться на глубоко эгоистичном страхе уголовного наказания. Истинное «возмездие» - результат поступка, положительный или отрицательный, - проявляется в действии совести. И совершается такое «возмездие» в глубинах души человеческой. И вот против принципа «все позволено» восстает совесть Инквизитора.

Читая исповедь кардинала, мы неизбежно чувствуем ее внутреннюю слабость.

Один из важнейших тезисов, которые развенчивают образ Великого

Инквизитора, – будто подавляющее большинство людей слабы и не могут претерпеть страдание во имя Божье ради искупления грехов. И, следовательно, Христос в первый раз приходил в мир не для всех, а «лишь к избранным и для избранных». Достоевский полностью опровергает эти по виду складные рассуждения Великого Инквизитора. Еще за четверть века до создания Легенды о Великом Инквизиторе у Достоевского сложился его символ веры: «Этот символ очень прост, - объяснил он, - верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто-то мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». Читая исповедь Инквизитора, нам все яснее представляется, что его идея и есть вместе и исповедание всего человечества, создание им своей неизбежной будущей судьбы. И делается страшно при мысли о том, что неумолимая логика человеческого сознания действительно права, и нет совести, нет Бога, а потому все позволено. И как только человечество согласится принять эту логику – тотчас и наступит царство Великого Инквизитора и не будет уже ни спорящих, ни страдающих, ни борющихся, ни мечтающих, а будут только избранные, хранящие страшную тайну, и послушное им человеческое стадо. Неужели такое будущее, такая судьба предписана человечеству? Ответ дается в финале «Легенды».

А финал ее, помимо воли автора поэмы, Ивана Карамазова, свидетельствует о торжестве идей Христа, а не Великого Инквизитора. Как говорит Иван Федорович, «я хотел ее кончить так: когда Инквизитор умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг моча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит ему: «Ступай и не приходи более не приходи вовсе никогда, никогда!» И выпускает его на «темные стегна града». Пленник уходит Поцелуй горит на его сердце, но старик остается в прежней идее». А ведь целует Христос своего тюремщика после страстного обещания Инквизитора, что люди с радостью сожгут неузнанного Спасителя: «Знай, что я не боюсь тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился встать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же ты уведешь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завтра сожгу тебя». Однако доброта Иисуса поколебала даже каменное сердце старого Инквизитора. Заметим, что на протяжении всей исповеди молчание Христа чрезвычайно тревожит Великого Инквизитора. Тревожит, потому что сердце подсказывает односторонность его философии. В интонации Инквизитора мы чувствуем неуверенность, а наряду с восторженностью – настроение подавленное и грустное. А чуткий Христос подмечает этот внутренний разлад. Поцелуй оказывается самым сильным возражением против всех хитроумных и вроде бы логичных теорий строителей царства Божьего на земле.

Чистая любовь к человечеству начинается лишь тогда, когда любят не телесную, внешнюю красоту, а душу. Мне кажется, что и у самого Инквизитора есть тайное ощущение слабости собственной логики, сердечное знание более высоких, идеальных стремлений.

К душе же Великий Инквизитор остается безразличен. Он говорит и о свободе ума, науки, но ни разу не упоминает душу человека ее духовные потребности. Как понимает слушающий Ивана брат Алеша, оппонент Христа на самом деле в Бога не верит, и Иван Карамазов с этим охотно соглашается: «Хоть бы и так! Наконец-то ты догадался. И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы и для такого, как он, человека, который всю жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству? На закате дней своих он убеждается ясно, что лишь советы страшного великого духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, «недоделанные пробные существа созданные в насмешку». И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения. А для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтобы они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге–то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми. И заметь себе, обман во имя того, в идеал которого столь страстно веровал старик во всю жизнь! Разве это не несчастье?»

Достоевский рисует нам картину борьбы добра и зла в душе человеческой. При этом носитель злого начала наделен многими привлекательными чертами, общими с самим Христом: любовью к людям, стремлением к всеобщему, а не личному счастью. Однако все благие намерения сразу рушатся, как только оказывается, что Великий Инквизитор вынужден прибегать к обману.

Достоевский был убежден, что ложь и обман недопустимы на пути к счастью. Всякая идея власти немногих, избранных, надо всем человечеством, почитаемым за стадо, всякая такого рода идея была ненавистна Достоевскому. Люди, упорно отвергающие Христа, безнадежны и обречены.

Иван Карамазов отвергает Бога и приходит к выводу, что «все дозволено», и кончает безумием и встречей с чертом. А Инквизитору как бы отвечает в своих предсмертных поучениях наставник Алеши Карамазова старец Зосима: «О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой, есть страшные, приобщившиеся к сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобные гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога живого без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтобы уничтожил себя Бог и все создание свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти»

Гордыня Великого Инквизитора, мечтающего заместить собою Бога, прямиком ведет его душу в ад. Христос же, которому, как показывает писатель, при втором пришествии был бы уготован застенок инквизиции и костер, остается победителем в споре. Палачу-инквизитору нечего противопоставить его молчанию и последнему всепрощающему поцелую.