Тонкая грань между адом и небесами

Доктор посмотрел, глубоко вздохнул и тихо прошептал:

- Повреждён пятый и шестой позвонки, отвечающие за прямо хождение

Я приоткрываю глаза Слабый свет вокруг, и чувство: я будто заново родился. Приоткрываю глаза и не могу никак понять, где я Позвоночник. Я его чувствую. Очень интересно. Я знаю точно: когда здоров, то не чувствуешь, где он, твой позвоночник или твое сердце. Да, болит именно позвоночник и больше, чем остальные части тела: голова, руки, ноги – все ноет. Я будто отделён от самого себя: тело- не контролирую, голова– контролирую: глаза немного видят, правда все расплывается, нос чувствует острый запах лекарств, кажется йода, рот – а-а-а – нормально открывается и закрывается. Подняться- не могу, руками подвигать, ногами - не могу. Я в какой–то комнате, либо в больнице. Пытаюсь приподняться, никак и бо-ль-но. А в голове беспорядок: всякие мысли ломятся, какие-то мутные картинки: дом на дереве, Дэн, Алина, Юля, моя сестра. Кто я, где? Почему здесь? Хочу сказать – язык не поворачивается. Глазами не могу в сторону посмотреть, в них туман, серая смутность.

- Тим - Кто-то послал эхо. - Кто ты? - Я не могу понять, что это? Где мой мир?

- Мам, Мам - пытаюсь кричать. – Ма-ам! –

Мне кажется или я вижу доктора, трогающего пакет с прозрачной жидкостью надо мной.

- Что это? Вы кто? Где я?

- Это капельниц, больца. Меня зов Дроздв Васил Соломон. Можпрост док - На вид дядьке лет 50, а может и больше. Он мне вроде даже нравится – особенно его успокаивающий, тихий голос. Правда, странно слова как-то произносит. Я внезапно проваливаюсь. Потом вновь смутно вижу халат, журнал в руках, прибор для прослушивания на шее, фонендоскоп, кажется, называется, смешные огромные старые серо-зелёные очки врача и серо-зелёные обои на стене. Вижу кровать, где лежу, белую-белую, чисто белую и себя тоже вижу.

Вижу маму:

- Мам, проснись, очнись, мамочка! Я вот он! Здесь! Усилия мои пропадают даром. Она не слышит меня и уходит вместе с этим Василм. Моя мать бросает меня. Зову – никто не слышит, плачу – никто не видит, мне плохо – никто не чувствует. Проваливаюсь вновь И вновь приоткрываю глаза

- Почему они ушли? Бросили меня? Мне страшно, первый раз в жизни я совсем один.

Не понимаю также, отчего внутри все болит; не нахожу объясненья, пытаюсь напрячь мозги: надо же что-нибудь вспомнить - никак. Как будто мне кто-то отбил память

- Ну, давай же, Тим, вставай. Вставай! - говорю себе, пытаясь подняться. – Ну, постарайся! Давай же, жми! Вот, чуть-чуть поднялся. Молодец! Давай еще, еще немного! –

Я обрушиваюсь на кровать. Позвоночник разламывается. Как же больно! Я не смог подняться и кричу так громко, как никогда не кричал:

- Ты Слабак, Тим! Ты не смог подняться – значит, ты Слабак! На последнем слове меня «пробило» на горькие слёзы; все одно повторяю, тяжело, в слезах: Ты Слабак! Почему ты не можешь встать?! Не знаешь? ТыТы Что же это со мной?! Почему позвоночник болит?! Почему? ГОСПОДИ, ПОЧЕМУ?! А-а-а-а-а!

Я понял: теперь я Боль, но не знал, что же делать. Слезы лились из глаз, струями соленого дождя лились по лицу, по моей любимой футболке, по белоснежной кровати.

О, Бог мой! Я нуждаюсь в тебе! Не бросай меня, Господи!

Я приоткрываю глаза. Медленно-медленно их закрываю. И продолжаю видеть

Какая странная комната. Слабый зеленовато – серый свет едва освещает угрюмые каменные своды, черные стены, покрытые плесенью, темно-зеленые заросли, похожие на водоросли, свисающие густыми плетьми. Здесь три двери, исполинские, потемневшие от времени, крепко запертые. Как я здесь очутился. Голова кружится от недостатка воздуха. Осматриваюсь – нигде никого. Не могу отделаться от тревожного чувства опасности, колючие мурашки ползут по коже. Вдруг сзади задул ледяной ветер. Космы зарослей начинают шевелиться и ползти по стенам, поднимаясь к потолку. Такое чувство, что мне в затылок кто-то дышит, таким промёрзлым дыханием. Волосы медленно поднимаются вверх, и, кажется, даже кожа становится дыбом. Страх связывает жесткими путами, мешает думать, двигаться, впивается в кожу, она становится тонкой, прозрачной. Вижу себя изнутри: синие, извивающиеся змеи-вены, сердце, мое детское сердце, я слышу частые его толчки. Пустая, гулкая комната, в которой эхом отзывается биение одинокого сердца. Потом иду по ней медленными шагами и вспоминаю. Кажется, когда-то давно я был в больнице или не был, или все-таки был, теперь где-то в другом месте. Почему? И где люди? Может быть, я сплю? Чтобы убедится полностью, хочу коснуться одной двери. Медленно подхожу к дубовой громадине, осторожно трогаю тяжелое кованое кольцо. Под пальцами ручка вдруг делается ледяной, затем мгновенно дверь покрывается толстым льдом, трещины на моих глазах рушат гладкую поверхность, морщинами расходятся от центра к углам, и глаза мои от удивления начинают светиться белым светом. Что это, некая новая реальность? Фантазия? Смерть? Сон? Допустим, это сон, мой сон. Тогда я хочу, чтоб эта дверь исчезла. Я тру глаза – она здесь, эта дверь. Значит, я в чужом сне? Но как я сюда попал?! Почему?! Неожиданно дверь стала медленно подаваться внутрь, вдруг широко распахнулась, и я попалв огромный город. Здесь не было голубого неба, яркого солнца. Ровный белый свет разливался вдоль улиц, окутывал высотки похожих домов холодным туманом. Узкие улицы, посыпанные белой крошкой и белой пылью, делили большие дома надвое, но там высоко вверху, казалось, здания срастались, закрывая небесный свод, и ничто уже не могло их разделить. Пустынно было кругом. Но вот же человек! Ура! Привет тебе, живое существо! Я обрадовался, устремился ему навстречу. Белый призрак со страшными мертвыми глазами прошел сквозь меня, и я не увидел – ощутил в нем Черное. Он торопливо двигался, пряча под пальто какой-то предмет. Я следовал за ним. Вскоре неизвестный вошел в подъезд высотки, стал медленно подниматься по старой разрушенной лестнице без перил, целые пролеты отсутствовали на ней. Человек дошел до площадки и замер. Мне послышались звуки голосов, стоны, доносившиеся из комнаты. Я увидел дверь, тоже покрытую ледяными корками. Открылся ход. Незнакомец вошел в помещение, вытащил из пальто топор и начал им размахивать. На белых стенах, молочно-матовых окнах выступили мелкие розовые капли, которые, набухая и сливаясь, ярко-красными ручьями стекали вниз. Алые лужи заливали комнату. Человек неожиданно раздвоился, расстроился. Стал множеством людей с топорами, пистолетами, финками, пиками, саблями, стилетами. Эта армия свирепо потрясала оружием, рассекала пространство страшными своими игрушками. Большое Зло заполнило все вокруг, разлилось в самом воздухе. Люди-убийцы по колено погружались в кровь. Крики, стоны, исторгались из стен все громче, оглушали и вдруг резко стихли. Неожиданно странные существа сникли, стали беспокойно озираться, а затем застывать, у меня на глазах, превращаясь в белые бесформенные фигуры. Скоро комната наполнилась ледяными глыбами. Стылые камни вдруг покрылись глубокими трещинами, рассыпались мелкими белыми кристаллами. Трещины поползли по поверхности окон, слюдяные стекла рассыпались в пыль. Поднялся вихрь, подхватил сор и огромным смерчем унес все наружу. Я понял теперь, ЧЕМ были покрыты улицы этого загадочного города

- Знаешь? – тихо шептал далекий печальный голос. Мне был знаком, этот тихий шепот. Образ плачущей женщины часто преследовал меня в сновидениях в той, настоящей жизни. И тут появилось ее скорбное Лицо. Прямо передо мной. В воздухе. На генетическом уровне я хранил память о ней, Плачущей Матери.

- Но это же!. Я. Другой! – отчаянно оправдывался я. - Я принял все, что пережил, все понял. - Я не представлял, когда и как опять очутился в комнате-пещере с водорослями, свисающими словно плети. Первая дверь для меня была заблокирована навсегда. Теперь я был убежден: все, что происходило, не было случайностью. Обязательно пойду ко второй двери и открою ее. Страха не было, чувство необходимости вело меня дальше.

Осторожно и решительно, как на поединок, направляюсь в сторону деревянного чудовища. Глаза мои расширяются, почему-то краснеют, отражают яркие блики. Дверь превращается в пламя, но не горит. Не испытывал в жизни ничего подобного. Будто пылесосом втягивает меня куда-то, и я оказываюсь на огромной площади. Искусственный свет заливает ее. Шум, веселье, несметное количество людей. Но нет стариков на этом празднике и детей. Молодые парни и девушки двигаются в немыслимом вечном танце, извиваются, громко кричат друг другу, хохочут. В их руках яркие штуки. Карнавальная ночь в разгаре, да и только. Присмотревшись, вижу блестящие цветные таблетки, раскрашенные шприцы, наполненные сверкающей жидкостью, пакетики из-под конфетти с белым порошком. Отравляющий запах бензина или чего-то другого, едкого, заставляет закрыть нос платком, мне все труднее и труднее вырываться из плотного потока. Кто-то одаривает меня пакетиком, смеется: - Попудрим носик, дружище, - нюхает порошок, громко поет, бежит дальше. Ошеломленный, я пытаюсь выскочить из толпы, но получаю «маленький прелестный» шприц от юной леди. Она колет себе «дозу», предлагает присоединиться, уносится с невероятной скоростью вперед, в ужасе мчусь в неизвестность с дикой этой массой. Ритм учащается, веселая карусель убыстряет ход. Не успеваю заметить, когда вспыхнуло пламя, жарко запылали лица. Пляска продолжается. Ни криков, ни боли. Никто ничего не чувствует. Не боится. Горят маски, тела, таблетки, шприцы. Все охвачено пламенем, нестерпимым жаром, я начинаю жариться, как будто меня крутят на вертеле. Отвратное, надо сказать, чувство. Моя кожа обугливается. Я Всемирная Смерть. Без надежды, без будущего. Не выдерживая, ору первую букву алфавита. Да так, что чую: вот-вот связки порву.

Через секунду площадь пустеет, черный жирный пепел покрывает ее, развевается ветром. Потом все исчезает

- Помнишь? – слышу уже знакомый шелест. - Это она держит меня за руку. Я чувствую слезы. В воздухе. Протягиваю руку вверх, ощущаю Мокрое Лицо и щемящую жалость в сердце: - Прости, прости нас, неразумных. Не я, не все. Я Другой. Нет, я стану Другим. – Рука становится влажной. Я удивленно смотрю на нее, горько плачу, раскаиваюсь в том, чего не совершал и оказываюсь в гостях у старой знакомой с тремя дверьми. Осталась одна – последняя. Выдержу ли? Безжизненный, подхожу я к третьей громадине и начинаю падать. Исчезает комната, двери – тоже. Я лечу. Пот росой выступает на коже. Ветер шумит в ушах. Я ёжусь то от немыслимого жара, то от холода. И падаю, падаю или лечу. Может быть, я птица? Такая большая свободная птица! Наконец, понимаю: я высоко-высоко над землей. Надо мной прекрасное звездное небо. Ни конца, ни края не видно ему. Бархатная теплая ночь бережно укрыла мир заботливым покровом, лелея сон и покой. А там, вдали уже виден золотой рассвет. Солнце бросает тонкие лучи свои вниз. Как хорошо летать! Как свободно и радостно сердцу. Как счастливо потом вернуться домой к близким любящим людям. Я подумал о матери и увидел землю. Чудесный в синем сиянье мой дом. Темные редкие пятна на земле дивным образом покрывались нежной зеленью. Мне предстояло свершить долгий путь. Но не было страха в душе, лишь могучие силы разворачивали мои плечи, гордо поднимали голову. Я летел домой!

Тим, Тим, Тим. Вдруг разряд тока ударил мне в грудь, я подпрыгнул, как мешок костей, все задрожало и зазвенело внутри. Снова разряд - меня подбросило выше. Что-то пикает. Так противно. Надоедливый звук какой-то. Не звук – ее голос, чуть слышный, издалека: Ты Другой! Я открыл глаза. Какие – то люди склонились надо мной.

- Другой бы не выжил, а он жив и, кажется, будет здоров. - Голос доктора счастливый и веселый окончательно привел меня в чувство.