Обычаи и обряды нанайцев, их природоохранное значение

Исследование традиционных обрядов народов мира представляет большой научный и культурный интерес. Народная обрядность и связанные с ней представления являются своего рода ценным историческим источником.

Знание такого рода исторических источников возрастает при обращении к изучению мировоззрения, культуры, истории народностей, не имевших до недавнего времени письменности.

Выбор традиционной бытовой обрядности нанайцев в качестве предмета исследования обусловлен следующими соображениями.

Нанайцы с древних времен известны как непревзойденные следопыты, охотники и рыболовы, прекрасно знающие повадки зверя и птицы. Эти знания они умело используют, не нанося вред природе. Это обуславливается различными причинами, о которых будет рассказано позже. Способность нанайцев к рациональному природопользованию привлекает на сегодняшний день многих ученых- экологов. Возможно, опыт предков и навыки помогут современному человеку сохранить окружающую среду.

Обряды и обычаи для нанайцев имеют большое значение. Вся их культура основана на религиозных понятиях. Различение понятий ритуала и обряда, которое проводится в научной литературе, довольно условно. Под ритуалом в широком смысле этого термина принято понимать стереотипизированные формы поведения. Юрий Лотман всегда подчеркивал однородно- семиотическую природу ритуала. Для Леви - Строса Ритуал - Скорее ответ на размышления о жизни, чем ответ на саму жизнь.

Обряд- это совокупность действий (установленных ритуалом), в которых воплощаются какие – нибудь религиозные представления, бытовые традиции. Нанайцы были очень наблюдательны. Не могло укрыться от их пытливых глаз и ночное небо. Нанайцы называют «всевидящим оком» (Илан Хосякта) явно различаемое на ночном небе созвездие. Считалось, будто бы ночью трехглазый тигр поднимался на небо. Открывал три глаза- звезды, и горе тот, кто хвалился или бранился,- покарает небесный тигр хвастунов и обидчиков. Гнев предка-божества вызывал страх у нанайцев. Это вполне объясняет религиозную мотивацию осторожного поведения нанайцев на промысле. В Нанайской культуре широкое распространение получили бытовые обряды, сопровождавшие рождение ребенка, свадьбу, промысел,

Погребение умершего, его поминовение и прочие. Обряды отличались от обычаев, потому что последних было огромное множество. Суеверные суждения об окружающем мире породило большое количество самых разнообразных обычаев.

Обычай – это традиционно установившиеся правила поведения по отношению к обществу, природе, предметам быта. Оставаясь наедине с природой неграмотному человеку было очень трудно объяснить себе некоторые явления. Тут на помощь приходила религия. Она в полной мере объясняла, почему люди болеют, удачно или неудачно охотятся и другое.

Для начала мы изучим историю этого древнейшего народа, особенности его расселения по территориям Хабаровского края.

Нанайцы (устаревшее название – гольды), самоназвание нанайцев – нанай этимология этнонима нанай такова: на - «земной», най - «человек» тоесть люди земли - самая крупная коренная тунгусаязычная народность нижнего Амура, долины рек Уссури, Сунгари, Тунгуски, Кура. Их села располагаются по берегам озер Болони, Петропавловского, Синдинского и других. Часть нанайцев живет в городах Дальнего Востока – Хабаровск, Амурск, Комсомольск на Амуре, Николаевск. В середине XIX века нанайцы занимали огромную территорию по Амуру: от устья Сунгари до устья Горина, по Уссури - от устья до притоков р. Даубихе (р. Туда, Ваку) и вокруг оз. Ханка, по Сунгари- по низовым рекам и левому берегу. Нанайские селения тянулись по Амуру более чем на 600 км. Такое месторасположение селений и жилищ нанайцев отражало и основные их промысловые занятия – рыболовство, охоту на таежного зверя и собирательство дикоросов. У нанайцев, живших в долине Амура, ведущей, отраслью хозяйства было рыболовство, а у нанайцев, населяющих протоки Амура – охота. Традиционными занятиями нанайцев издавна были, речное рыболовство, мясная и пушная охота, а также собирательство. Богатство Уссурийской тайги способствовало широкому распространению траволечения. Нанайцы использовали для лечения такие дальневосточные травы как: аралия маньчжурская, элеутерококк колючий, шиповник морщинистый, женьшень и другие. Занятие рыбным промыслом гарантировало известный уровень благосостояния, а охота и собирательство в тайге, богатой пушным и мясным зверем, а также съедобными травами и ягодами, помогали выстоять в жестокой борьбе с голодом, болезнями и смертностью. В историческом плане районы расселения планируемых племен, несомненно, играли большую роль в связях культур Азии и Северной Америки. По мнению археологов, из Приморья человек мог перебраться на Сахалин, а затем и дальше. Уровень культурного развития северян, зависел от особенностей среды, в условиях которой они жили в течение многих веков и тысячелетий.

На берегах Амура вырабатывались довольно строгие и в тоже время гуманные законы общежития. Каждый член коллектива трудился в меру своих возможностей, принося обществу посильную пользу. Каждый брал от коллектива столько, сколько ему было нужно для удовлетворения своих минимальных потребностей. Не было места жадности, воровству. Непосредственное общение с природой постоянное единоборство с нею развивали чувства коллективизма. Но, отмечая эти достижения первобытного общества, нельзя не сказать о страхе перед незнакомыми силами природы, неразвитости личного начала и о суровой, доли тесной дисциплине внутри общины. В условиях изоляции эти особенности первобытного коллектива могли способствовать застою в развитии производительных сил и консервации изменивших себя обычаев и представлений.

Традиционные обряды сопровождали жизнь человека от его рождения до смерти. Многие обряды воспринимались нанайцами в детстве путем прямого наблюдения. Так как христианство в районах нижнего Амура стало насаждаться лишь в середине XIX в. и значительная часть населения не была христианизирована, то традиционная обрядность здесь выполняла, что, несомненно, способствовало сохранению древних церемоний и представлений. Вплоть до 1930-х годов традиционная обрядность была существенным элементом общественной жизни народов нашего Амура. Как и у большинства народов, находящихся в процессе разложения патриархального-родового строя, жизнь нанайцев религиалигировалась обычаями и обрядами. При всем многообразии обрядов выделялось четыре основных комплекса: промысловые, свадебные, родильные, похоронные.

Особое место среди них занимали свадебные обряды. Считалось, что от правильного проведения обряда зависит дальнейшая судьба молодоженов, будут они счастливы или нет. Главным условием создания новой семьи являлось строгое выполнение данным нормам. Внутри рода браки были запрещены. Несоблюдение этого осуждалось сородичами и строго наказывалось. Нарушителей называли особыми терминами, носившими оскорбительный характер; щука-гучен, заяц-токса, ворона-гаки.

Брачные или добрачные связи карались вплоть до смерти, так как считалось, что они порождают самых страшных злых духов-сэккэ которые, поедали души родственников и их детей.

Довольно устойчивым был обычай, когда вдовец должен был жениться на сестре умершей жены и в свою очередь вдова обязана выйти за брата своего умершего мужа. Свадебный процесс представлял собой сложную систему обрядов; Сговор (сватовство), добрачные обряды, собственная свадьба, послебрачные обряды. Обряд сватовства зависел от способа приобретения жены. Практиковался обмен женщинами между двумя семьями (дюэнди). Имело место обручение младенцев (саича). Имело место и такое правило; брат женщины убитой мужем нечаянно или из ревности, мог требовать в жены сестру ее мужа. Полученная таким образом жена именовалась аербогоха эктэ т. е. выплаченная за убитую. Существовало поверье, что такая женщина естественной смертью не умирала. Чаще всего приобретали жен за калым-тори. Изредка заключался брак путем похищения женщины. Цикл многообразных обрядов сватовства растягивался на ряд лет, а начинался с того, что родители взрослого сына старались узнать, у кого имелась дочь на выданье. Обычно нанайцы из разных стойбищ съезжались на осеннюю кетовую рыбалку, на свадьбу кого-либо из родственников или на большие поминки - наса. Подобрав сватов, родители жениха отправлялись на сватовство - мэдэмекучи энэй. У родителей невесты за чашечкой водки из бронзового сасуда - хо, отец невесты спрашивал: «Хай араниани амидма» - за что водку нужно пить, « Пинтэки долдихато, медэлнхэпу!» - ундим – слыщали о твоей дочери приехали просить ее говорят. Пингхэй бувем намичай «Пиктесу оркин тасипо» - упрашивают отдать дочь, не будем обижать вашу дочь.

Родители невесты принимали угощение только в том случае, если были согласны на брак. Если возникали, какие нибудь сомнения, то старались найти мягкую форму отказа, «Ои ташанди бурэсимбиэ» - за малую цену не отдадим. Иногда родители девушки, не желая расставаться со своей дочерью, намеренно требовали такой калым, который было трудно выплачивать. Тогда сбор калыма растягивался на годы, такая невеста называлась кармадян. Если же сговор состоялся, сваты без промедления, уезжали домой и начинали готовиться ко второму визиту - енгси (свадебный пир). В период енгси сваты обговаривали размер калыма и время его выплаты. Тори (калым) состоял из денег, одежды из бараньего меха (балдаксама тэтуэ), тюков шелка (эурэ гулухин) и т. п. Собрав все необходимое, отправлялись с третьим визитом – дэгбэлику (откупорить, вскрыть). Калым можно было выплачивать по частям. Тогда главный в группе сватов говорил: « Хэм бугей барасимбиа» - все выплатить разом не смогу, «Поаваниа дэгбэликудуэ олбиндямбиа» туй хэсэди оибинкимби бурини – остальное привезу, в следующий приезд и отдавал то, что привез. В бедных семьях родители невесты запрашивали небольшой калым. В приданное дочери давали не много вещей. Да и отвозить невесту в род жениха были часто не в состоянии. В таком случае свадебный обряд состоял из двух гостей сговора и енгси. Примерно через год после сговора совершалась третья часть обряда дэгбэлику. Вечером, когда собирались все родственники, родители жениха отдавали калым. Невеста хозяйничала по дому, а жених совершал обряд Хэрин. Обходил всех присутствующих по кругу и угощал водкой. Перед старшими становился на колени, некого не обделял, выслушивал пожелания и наказы. Родители невесты стелили молодым совместную постель, эту ночь им разрешалось провести вмести. Сам факт, что первая брачная ночь проходила в доме невесты, видимо, является отголоском матриархальности, т. е. главенствующей роли женщины. После дэгбэлику начинался следующий цикл свадебного обряда - проводам и свадьбе. Родители невесты готовили приданное мируэ, со слов Б. И. Киле: «Мэдэлику бипучэниэ мируэ баргилова. Поани энтэ пиктэкуй сами, мирувэ Балана барги» - только после сговора мне стали готовить приданное. Некоторые матери, имея дочерей на выданье, заранее готовили приданное. В состав приданного входила одежда (халаты, обувь), посуда, коробы из бересты, посуда для хранения ложек – нурмуй, берестяная коробка для хранения одежды – уэл, прутяную посуду - соро.

Центральным актом свадьбы считался переезд невесты в дом жениха, основным мотивом, переход девушки в другой род, семью. Невесту провожали родители и дяди по материнской линии. Приготавливались лодки для невесты и приданного. Невесту перед уходом из дома украшали серебром, различными свадебными одеждами. Халатов, в которые невеста облачалась в день свадьбы должно быть не менее пяти, и надевались они один на другой. Верхний свадебный халат орнаментировался особенно богато. Расположение узоров на халате было плотное, широкая черная полоса, нашитая, на полы из теплой ткани подчеркивала его назначение. Орнамент на свадебных халатах нанайских невест, это традиционный узор «Родового дерева» символизирует продолжение рода, изображение корней дерева знаменитую устойчивость рода. Наряд невесты дополнялся оригинальной шапочкой расшитой узорами обувью – унтами. Обычай надевать на невесту большое количество одежды и украшений объясняется тем, что часть приданного становится погребальной одеждой. Во время одевания невесты проходило оплакивание. Однако, следует заметить, что сильно плакать не полагалось, ибо существовало поверье, кто много плачет, тот долго не проживет. В отличие от костюма с символическими узорами, в который невеста наряжалась только раз в жизни, наряд жениха доставали из сундука еще и в большие праздники. Много общего с обрядами народов, живущих по соседству, прослеживается в погребальных и поминальных обрядах. Рассматривая, похоронные обряды нанайцев мы пытаемся выяснить следующие вопросы. Отношение нанайцев к смерти и поминки усопшего. Смерть человека нанайцы объясняли тем, что душа покинула его тело либо по собственной воле, либо была похищена чертом – амбаном или духами предков за невнимание к ним, например, за несистематические жертвоприношения или за нарушение какого - либо запрета. По верованию нанайцев души умерших людей приходят из загробного мира – буни, возвращаются на землю и добираются до родового дерева – амиа мони, где становятся потенциальными душами новых людей. Нанайцы полагали, что каждый род имеет свое дерево. Поэтому традиционный узор родового дерева встречается довольно часто в орнаментах нанайцев. Сидящие на ветках птички, символизируют души неродившихся людей. Душа ребенка – омиа представлена в образе маленькой птички – чока. Поэтому умершего ребенка хоронили в дупле, чтобы его душе было легче взлететь на родовое дерево. Нанайцы считали, что умершего нельзя оставлять одного, у его пастели всегда без особого страха находились родственники. Но существовало поверье, что иногда умерший становился вместилищем злых духов, которые всячески вредили живущим, мешали охоте и рыбалке, самым злым считался дух сатана – нэн тэр най. Люди, понесшие, утрату близкого им человека соблюдали траур. Цветом траура считался, белый.

Нанайцы применяли несколько способов погребения. Наземные захоронения, захоронения в земле и в исключительных случаях, сожжению. Прежде чем придать тело умершего погребению, нанайцы выполняли целую систему обрядов. Они во многом зависели от социального положения, возраста умершего и от причин смерти. Для всех народов Амура было характерно представление о мире мертвых как зеркальное отражение земного бытия. Можно предположить, что среди многих народов Восточной Сибири существовала идея реинкарнации душ. Поминальные обряды нанайцы совершали особенно часто, так как считалось, что неупомянутые души способны вредить живым людям. В нанайском обряде поминовения усопших и в наши дни сохранил традиционный сценарий «кормления» умершего поминальной едой, передаваемой ему по средствам огня. На ритуальный костер ставилась коробка наполненная яствами (от каждого блюда за столом в нее складывали по кусочку). Посредничество огня между живым и мертвым мыслилось не механическим, но преобразующим. Плоть даров стекалась в прах во имя высвобождения ее самой сути, идеи, адресованной не материальной душе усопшего или во время жертвоприношений огню – духу огня.

Основой существования всех народностей нижнего Амура было промысловое хозяйство. Оно носило комплексный характер и включало в себя охоту, рыболовство, собирательство, в том числе морское. Успех промысла зависел не только от искусства и опыта людей, но и от природных условий, изменений миграционных путей рыб и зверей, случайных явлений и прочего. Эта неустойчивость порождала множество обрядов и представлений, связанных с верой в сверхъестественные силы. Прежде чем отправится на охоту, нанайцы стремились умилостивить задобрить духа, хозяина дома – дюлина, чтобы он помогал охотнику и обеспечил ему удачу в промысле. Перед уходом на промысел охотник совершал следующий обряд. Глова дома закалывал жертвенную свинью или курицу ударом ножа в сердце довал стечь крови в деревянное блюдо (шуксун), затем переливал в маленькую пиалу (чами) святую кровь. Савэна (изображение духа в виде антропоморфной или зооморфной фигуры, изготовленной из дерева, соломы и т. п. ), или Дюлина (хозяина дома) помещали в священный угол (мало), перед ним ставили на столик чашечки с водкой. Вся семья становилась, на колени и Глова семьи обращался к нему с такими словами: Гэ ми синги кэсиэ гэлэи тэдемэн бэлэчиру улэнди пулсиуну чоргор эди таванда диасиябиа да улэнди бивэну эпу вэ дэ холиону (ну вот я прошу, у тебя счастья удачи помоги, как сможешь, чтобы домашние без меня жили хорошо, чтобы болезни обходили их стороной) Д. Ю. Киле 1975г. После этих слов хозяин дома поднимал обе руки со сжатыми кулаками над головой и отбивал земные поклоны. То же самое делали все домочадцы. Затем Глова семьи мазал рот сэвэну и еще раз просил у него удачи в охоте. После совершения обряда жертвоприношения на ноги сэвэну надевали пару кожаной обуви. Считалось, что Дюлин ходит по охотничьим местам и загоняет зверя в капкан. По окончанию охоты промысловик якобы обнаруживал, что обувь у сэвэна изношена до дыр. Собираясь на промысел, охотник приобретал или готовил сам луки-самострелы с набором наконечников для установки на мелких и более крупных животных, капканы на пушных зверьков соболя, колонка и белку. Гида - большое копье бралось на случай встречи с опасным хищником. Кроме того, у охотника всегда имелись различные амулеты, металлические пластинки с магическими узорами, костяные палочки, а также металлические, деревянные или костяные фигурки. Однако чаще амулетами, приносящими удачу охотнику, нанайцы считали все то, что было не похоже на обычные вещи. Охотничье счастье мог принести и найденный кусок серебра или увиденный фосфоресцирующий огонь на местекоторого охотник находил красную лягушку. Считалось, что у самого удачливого промысловика и амулет удачи должен быть необыкновенным. Однако сами нанайцы признавали, что удачливые охотники и рыбаки обычно и орудия охоты и лова держат в порядке, знают много промысловых секретов. Весьма популярным был охотничий амулет, олицетворяющий орущего лесного духа. На небольшом прямоугольнике бересты было изображено человекоподобное существо, глаза на выкат, волосы всклочены дыбом, точно их раздувает ветер, в пол лица отверстие, орущий рот. Это Ари - амбан. Он бегает по тайге и орет, от охотника зверя отгоняет своим криком. Считали, что были и такие амулеты, которые со временем превращались в злых духов и могли погубить своего хозяина. Охотник всегда брал с собой на промысел амулеты, которые хранились в сумочке на поясе. Здесь находились предметы первой необходимости. Кусочки сухой бересты и кремни для добывания огня табак. По дороге в зимовье охотники останавливались во временном шалаше – аонге.

Добравшись до зимовья, охотники били земной поклон дереву, растущему, рядом затем приводили, в порядок прошлогоднее зимовье или строили новое. Задабривали, духов вырезали на дереве специально избранное изображение духа пиухэ – хозяина охотничьих угодий, которое было обращено к восходу солнца. Изображение лика хозяина делали на деревьях с мягкой древесиной на иве русской (salix rossica nazar), тополя серебристого (popylus albal), липы мелколистной (tilia cordato mill). Под деревом с ликом пиухэ втыкали, в снег вилообразные палки с двумя перекладинами на них настилали ветки ели обыкновенной и раскладывали жертвенную пищу. Затем мазали изображению рот водкой и разбрызгивали ее на четыре стороны. Весь процесс нанайской охоты базировался на выполнении строго установленных правилах точнее обычаях и обрядах. Так считалось, что разговоры о промысловом звере оот охотника, поэтому зверей называли с помощью иносказательных выражений; тигр-пурэн, медведь-мапа, пушные звери-колан. Обычаи нанайцев запрещали громко разговаривать, шуметь в тайге или на рыбалке, если это не требовалось. Эти запреты объяснялись стремлением не спугнуть дичь, зверя, рыбу, не потревожить зря мир тайги. Чем незаметнее и тише подходил охотник к зверю, тем меньше тратил он усилий на промысле, тем удачнее была охота. Считалось, что поссорившихся охотников покинет удача. Нанайцы верили, что ссоры отпугивают зверей. В магическом обряде, совершаемом над поссорившимися охотниками можно усмотреть чисто практический смысл – отбить человеческий запах при помощи окуривания болотного багульника. Обычаи нанайцев запрещали брать чужую охотничью добычу. Однако случалось что, проходя мимо самострелов петель поставленных товарищами охотник видел попавшего в них зверя. Не подберешь, съедят хищники. На этот случай существовал специальный обычай. Охотник увидевший чужую добычу должен был крикнуть «Дэнгурэси гарпахамбани гаде амбиа. Гаде, гаде ая Дэгбэлику» то, что попало в твой самострел принесу, забирай, забирай, вскрывай самострел. Этическими правилами освещенным обычаем подчинялись не только охотники, но и их семьи. Охотник, отправляясь на охоту не должен был, хвастаться и даже думать, сколько зверей он добудет. Это можно объяснить, ибо те, кто хвастал, обычно обладал, не уравновешенным характером и по этой же причине настраивали, не правильно орудие лова, оставляли свой след. Обычаи нанайцев запрещали бессмысленное, неоправданное уничтожение промысловых богатств. Охотник добывал себе такое количество зверей, которое ему было необходимо для существования и хозяйственных надобностей. Ни один охотник не поступает варварски с добычей, веря в то, что каждое место имеет хозяина, от которого зависит успех промысла, и что за недостойное поведение он будет наказан. По верованию нанайцев, за неоправданную необходимость истребления зверя неминуемо последует наказание со стороны хозяина тайги, а виновные в этом и их сородичи будут обречены на голод. Нанайцы верят, что и жестокое обращение со зверем или птицей тоже влечет за собой наказание. Согласно предсказаниям нанайцев за жестокое обращение с пойманным зверем человек, мог поплатиться даже своей жизнью и жизнью своего рода. Таким образом, мы прослеживаем очень важную особенность поведения охотников Приамурья. В промысле абсолютно нет места браконьерству и варварскому отношению к природе.

Напротив большинство обычаев и обрядов и обращенных к силам природы имеют природоохранное и воспроизводящие значение.

Вторым не менее важным промысловым значением нанайцев была рыбная ловля. От своевременной заготовки запасов рыбы во многом зависело благополучие населения. Рыбу ели сырой, варенной и вяленой на солнце.

В большом количестве вытапливали из рыбьих голов и внутренностей жир, запасаясь им на зиму. Но рыба давала людям не только пищу, она целиком использовалась в хозяйстве малых народов Приамурья. Кожа, снятая с крупной рыбы, сазан, кета или таймень высушенная и особым способом обработанная годилась для шитья халатов непромокаемых и теплых рукавиц и обуви для рыбаков и охотников. Из рыбьей кожи выделывались тонкие и крепкие нитки для пошива всевозможных кожаных изделий из нее же вырезались орнаменты для аппликации на берестяные туеса и шаблоны узоров для вышивки. Из пузырей рыбы приготовлялся клей необходимый в домашнем хозяйстве и женским занятием рукоделием. Другим ценным объектом промысла были белая рыба (калуга, осетр), красная рыба (кета). Верования обряды и обычаи нанайцев в основном были связаны с добычей белой рыбы и кеты. Нанайцы перед началом хода кеты - путины, преподносили жертвенную пищу духу – хозяину дома Дюлину, просили его о помощи в рыбной ловле. Хозяином водной ловли считался дух Тэму. Перед началом промысла шли по берегу реки и несли жертвенную пищу – сугдичэ, бросали ее в воду со словами «Гэ Тему баро синду бурипу. Индадоси да дава пагивани дело лайпо. Бумбиэ улэнди ботаоно. Эдди когалиа. » - вот Тэму получай, тебе даем угощение и твоей собаке бросали хвост высушенной кеты, помоги хорошо промышлять, не мешай. Отмечали, что жертвенная пища для духа воды не должна была содержать того, что он имеет, тоесть рыбу. То же касалось и лесных духов. Каждая семья обращалась к Тэму самостоятельно. Этот обряд совершался без участия шамана. Накануне лова шли к берегу с приготовленной жертвенной пищей, обязательно брали пшенную кашу, фасоль, корни лекарственных трав. Пищу несли к воде в разных мисочках, у самого берега ставили три столбика со священными стружками. На концах столбиков вырезали личины духов, затем били им земные поклоны. Делали специальную ритуальную посуду – нойна. Кашей и фасолью мазали рты личин. На берегу загружали нойна оставшейся пищей и оттаскивали в реку. Если пища быстро шла ко дну, то считалось, что дух воды с охотой принимает дары. Оставшиеся пустые мисочки наполняли речной водой и поили дома всех членов семьи для счастья – сункэн. Совершив обряд кормления духа воды, нанаец-рыбак был уверен в успешном лове. При совершении рыболовных обрядов нанайцы избегали произносить названия рыб, чтобы их не спугнуть, ибо считалось, что рыбы все слышат. Их называли иносказательно – щепки, мусор. Нанайцы были убеждены, что кроме хозяина водной стихии Тэму в воде обитало множество душ утонувших людей. Чтобы они не мешали, рыбалке их задабривали. Обряд приношения жертвенной пищи утонувшим называют – чэи.

Считалось, что лову рыбы мешают души утонувших собак, поэтому даже для них готовили жертвенную пищу, корни черемши, амурского дудника, листья табака. Ее бросали в воду, а зимой в прорубь. На берегах горных рек Гэрин, Девятка в Солнечном районе большое значение имел сезонный лов частика – мэнгэнди. Когда рыбаков постигала неудача, они тоже вспоминали об утопших собаках. Со слов жителя села Кондои Солнечного района О. Ф. Самар выяснилось, что перед промыслом частика делали из соломы чучело собаки длиной 20-30 см. , чучело выносили в летник и подвешивали под очагом. Привязывали ко рту чучела высохший кусок рыбьего хвоста или кусочек высушенной головы кеты, чтобы душа собаки долго не могла разгрызть, затем брали маленькую палочку и били изображение утонувшей собаки, приговаривая: « Куде,куде. Буэ ботайопои кочамиси. Тый ангамадоси уюхэту. Дэбдуэси бухэпу. Эдди кочамира. » куде, куде ты нам мешаешь, мы тебе у рта твоего привязали, пищу тебе дали, не мешай.

Подобные обряды были связаны и с некоторыми якобы мешавшими промыслу душам умерших людей, слуг, родственников, которые согласно поверьям почему – то превратились в чертей.

С особым недоверием относились нанайцы к семьям, в которых имелись утонувшие, считалось, что над этим родом висел рок. Поэтому у людей этого рода никто не одалживал не чего во избежание неудачного промысла. Особые обряды запреты и обычаи были связаны с вдовой. Ей запрещалось рыбачить, перешагивать веревку основу сети – одя. Однако, если в семье не было другого кормильца вдове разрешалось заниматься рыбным промыслом.

На ней обязательно должен был быть повязан пояс с железным крюком, деревянной развилкой в виде крюка и кусочком серебряной пластины. Каждому из этих предметов амулетов отвадилась своя роль. Крючья должны были собирать рыб, серебро блеском ослеплять духов – хозяев воды, чтобы они не разглядели, что перед ними вдова – синэун нао найни.

Специальные обряды связаны с промыслом Калуги и осетра. Например, из соломы делали бурхана – амулет на подобье Калуги и к нему привязывали плавник, после удочкой ловили бурхану, приносили, жертвенную пищу ставили у изголовья священный столб с сердцем Калуги и мазали рот кровью. В роли амулета выступала иногда сама рыба. Если вдруг попадалась, в сети необычная рыба то ее сушили и превращали в амулет, считая, что она является подарком духа воды. Если же калуга переставала ловиться, то совершали обряд – сункэлэн с участием шамана. Шаман клал рядом крюк, деревянную катушку и изображал ловлю Калуги, окуривая амулет дымом болотного багульника. Затем шаман делал из соломы крохотного калужанка и впихивал в рот сушеной рыбе. Как и охотники, рыбаки соблюдали определенные этические правила, не лови без надобности много рыбы, не шуми на месте промысла, не хвались. Считалось, что нарушителей этих правил ждала кара.

Сказки

Коренные народности Амура и их культуры имеют глубокие исторические корни на своей земле. Они являются наследниками созданной их предками оригинальной и по-своему высокой в тех конкретных исторических условиях художественной культуры. Особенно велика в ней доля устного народного творчества – фольклора. Нанайские сказки, мифы, предания – вся сила художественного слова и фантазии призваны не просто развлекать человека. Они несут, прежде всего, воспитательную, морально-этическую службу. Разумеется, тому обществу, которое их создало, - родовой общине. Как и в реальной жизни, в сказке “Человек-земли”, его мировоззрение, созданное тысячелетиями борьбы с природой, ярко отражены в народных сказках. Анализируя ее каждую, мы наблюдаем главенствующую роль этических правил поведения человека. Все сказки предостерегают людей от ошибок. В них осуждаются многие человеческие пороки, связанные с родовой общиной и нерациональным отношением к природе. Ни одно дело не обходится без духов: одни мешают, другие помогают человеку. Именно эту особенность нанайского фольклора мы выявили в сказке Белая береза Чакдан Чалбан (сказительница Д. Удинкан). Начнем с того, что в предании задействованы два персонажа – антипода: Хагон и Черный Змей; и два дерева антипода: приносящие жизнь и приносящие смерть. Они демонстрируют свою всесильную власть над поющей девочкой. Образ девочки уходит на второй план. Она, как и ее шесть братьев, которых превратили в камни, становится жертвой злого духа. Однако добрый дух Хадо частично спасает девочку и её братьев. В его силах возродить детей лишь в образе деревьев, но почему именно дерево становится вместилищем пострадавших детских душ? Ответ на этот вопрос можно найти, обратившись к традиционным верования нанайцев. Девочки отождествлялись с Древом жизни (так на свадебном костюме невесты изображали Дерево жизни, которое знаменовало собой продолжение рода). В сказке указан даже вид дерева – березы. Очень интересны два портрета, обрамляющие сказку, зеркально повторяющие друг друга. В первом у девочки волосы на ветру, как березовые ветви играют, переливаются. В финальном: “у белой березы ветви на ветру играют – переливаются, словно волосы длинные”. Но не только женское, еще и мужское начало представлялись слиянным с древесным, что мы и наблюдали в сказке: “старший братьев в дубы, младших в черные березы”. Необычная концовка сказки. Сюжет как будто бы ходит за пределы ее и воплощается в реальном мире: “Вот если весной у белой березы ствол надрезать, закапает на землю сок. Так и знайте – это та самая поющая девочка плачет”. За этим кроется особенность мировоззрения нанайцев одушевлять всё составляющее окружающего мира и природы.

Казалось бы сюжет сказки довольно прост. Но это не так. Как и все нанайские сказки, эта содержит глубинный смысл. В основе сюжета лежат непростые взаимоотношения человека с природой, точнее духами, которые в итоге оказывают решающую роль в судьбе человека. Лишь духи способны вершить человеческую карму. Всемогущая власть духов (как добрых, так и злых) безгранична, и человек лишь следует их воле. Это робость, покорность природе определяются анимистическим воззрением на мир. Правила и законы также исходят из анимистического мировоззрения, анимистического представления народа, его первобытной культуры и народной религии.

Принципиально другой мотив нанайской сказки “Хвастун” (автор Д. Д. Нагишкин). Мы выяснили, что в фольклоре народ Амура недоброй славой пользуется заяц. Именно зайцы чаще всего выступают в сказках в роли хвастуна жадного и коварного. Именно эта мысль прослеживается в сказке “Хвастун”. Главный герой – заяц – нашёл однажды маленький корешок сараны, прибежал к своим братьям и начал хвастать, какую огромную сарану ему удалось найти: “Cтебель у сараны с лиственницу вышиной! Цветок у сараны большой-прибольшой! Корешок у той сараны с медведя толщиной!”. В своем рассказе не смог заяц не упомянуть и о своих достоинствах: “Какой я жирный стал!. Добрый я”. Хвастовством и тщеславием дышат эти строки, что было совершенно неприемлемо в родовой нанайской общине. Но остальные зайцы не сразу поверили своему сородичу – задавали ему различные вопросы, на которые хвастун с легкостью отвечал ложью. И зайцы продержались недолго. Желание полакомиться сараной оказалось сильнее разума и зайцы помчались искать заветное лакомство. В этом отрывке тоже заключена своя мораль: не бери больше, чем тебе нужно. В зайцах же еще проснулся хищничинский инстинкт, желание получить наживу. Эта особенность характера осуждается нанайцами. Хочется отметить, что в сказке “Хвастун” зайцы олицетворяют собой человеческий род с его худшей стороны, обнажая отрицательные черты характера, таким образом отмечая нравственный подтекст сказки. За жадность и варварские намерения зайцы были наказаны: “глаза они до сих пор свести не могут”, и только уставшие, голодные, они оценили вкус простой травы, которая “слаще сараны показалось”. Акцент поставлен и на то, что зайцы все же осознали свою ошибку. Нет им дела больше до диковинных саран. Через второстепенные моменты описания зайцев мы наблюдали и другие черты их характера (то есть не лучшие черты характера человека): трусость, неуважение к сородичам и др. Неуважительное уважение к соплеменнику осуждалось в нанайской общине. В условиях коллектива такие взаимоотношения, построенные на лжи и недоверии, были неприемлемы. Каждый должен был помогать друг другу, чтобы выжить в суровых условиях.

Сказки, которые читали в основном дети имели морально-воспитательную идеологию, что вполне логично. Ведь именно с приданий и сказок устанавливался своеобразный экологический и нравственный устав. Итак, объединив всё вышенаписанное о сказке “Хвастун” мы пришли к выводу, что “мораль сей басни такова”: варварское отношение к природе, хвастовство, ложь, считались неприемлемыми среди нанайцев, живших по строгим этическим нормам. В сказке явно прослеживается природоохранная идея. Однако не только пороки человека описывались в нанайских сказках через образы животных. Лучшие стороны человеческого характера также фигурируют в нанайских сказках. Особенно тесно переплетён образ животных, почитаемых в сказаниях и легендах. В традиционной культуре образ птицы был сопряжен с животворными силами природы. Неслучайно даже на родовом дереве присутствуют птицы. Особенно посчитали нанайцы кукушку. На основе древней легенды была написана сказка “кукушка-кэко” (сказка Д. Удикан). В сказке мы вновь встречаем доброго духа Хадо. Это он сотворил кукушку, доброе дерево и ночную птицу Топто, кукушкину сестру (будучи сотворенными добрым духом, эти символы стали почитаемыми). Кукушка предстаёт в образе няньки. Она неустанно трудится, старается для всех, “она кукует весной, от её голоса распускаются все травы и листья”. При этом ей не хватает времени даже для заботы о себе, гнезде и птенцах. “Некогда бедной о себе заботиться, гнездо ведь”. Самоотверженность, самопожертвование ради других, считалось наивысшим проявлением гуманизма среди нанайцев. Забота друг о друге была важным в родовой общине, в условиях сурового климата, поэтому и не раз воспитывал в сказках и легендах. Кукушка приводится в пример всем, но прежде всего конечно же девочка. Ведь именно им придётся жить в непростых социальных условиях, выйдя замуж. Терпению и заботе, несмотря на трудности, учит будущих жён эта сказка. Её автор, Д. Удикан подчеркивает своё отношение к кукушке. “Кукует, устанет, сколько сил отдаст”. Кукушка в нанайском фольклоре ассоциировалась с женским началом, с весной. Об этом говорит описание весеннего пробуждения природы. Хочется отметить, что в сказке четко прослеживается поразительная наблюдательность нанайцев. С течением долгих лет, они изучали природные процессы, и отражали их в фольклоре. А именно: нанайцы заметили, что кукушка никогда не высиживает яйца, дуб распускает листья немного позднее остальных древесных пород и т. д. Не смотря на трудности, которые терпит кукушка, у неё есть помощник – маленькая птичка, которая вскармливает кукушкиного птенца: “Та её птенцанянчит, растит, кормит”. Без помощи было очень трудно прожить, поэтому в большинстве нанайских сказок можно встретить героев – помощников. Помощница кукушки – Топта, даже “ночью кукушку заменяет, у неё голос нежный, мягкий”. За усердный труд кукушки её благодарят обитатели леса, щедро одаривая её узорными одеждами, поэтому у кукушки лапки то серенькие, а то синенькие. “Какая-то птица своими пёрышками по спине кукушке провела, и спина пёстрая стала”. А заканчивается сказка хвалой её щедрости. Не жалеет эта птичка даже своего цвета, а делится со всеми другими птицами и зверями и гадами. Проанализировав сказку, “Кукушка-кэку” мы пришли к выводу, что у нанайцев наиболее почитаемыми личностными качествами является: самопожертвование, умеренная щедрость, взаимопомощь, взаимовыручка. Сам факт наличия вышеперечисленного в сказках говорит о высокой духовности нанайского народа, порожденной непосредственным многовековым общением с природой. Итак, сам человек меняет нравственный ореол птицы, чтобы показать частоту (или наоборот корысть) своих помыслов. Так ворона в фольклоре народов Амура пользуется недоброй славой. Даже происхождение вороны рассматривается как один из пороков. Вороны по легенде появились от кровосместительного брата и сестры. Образ вороны не стоит на службе шаманизма. Причина кроется в том, что ворона не воспринимается нанайцами как тотемное животное, а скорее как “вместилище” пороков. Наглядным подтверждением этого является сюжет сказки “Поверье о вороне Гаки” (сказательница Д. Удинкан). С первых строк демонстрируется отношение нанайцев к этой птице: “Ворона-Гаки – плохая птица, несчастья приносит”. Считалось, что ворона – символ неудачи и несчастья. Возможно, это мнение возникло из-за внешнего облика птицы, а также легенде о её “нечистом” происхождении. Ворона буквально “впитала” в себя пороки. Будучи неспособной, охотиться она летит за охотником в надежде полакомиться его добычей. А ведь среди нанайцев осуждается даже хождение по одной охотничьей тропе, не говоря уже о воровстве чужой добычи. Постыдными словосочетаниями описывает Гаки сказательница: “Гаки сама не может пищу добыть, за охотником в лес летит, мяса ждёт. Убьет охотник добычу, ворона над ней кружит, каркает”. Но ворона не только варварски ведет себя, но еще и мешает охотнику: шумит, чтобы волки услышали. Через скрытое описание поведения вороны во время рождения мальчика или девочки можно увидеть еще один порок: чрезмерное любопытство. Из контекста сказки становится понятно, почему ворона не любит женщину – продолжительницу рода.

Необычное окончание сказки, построенное в форме совета: “Ни походке, ни крику вороньему подражать нельзя, особенно детям. ” Такое предостережение служит отголоском нанайских верований в то, что ребенок более уязвим для злых духов. Сказка “Поверье о вороне-Гаки” носит скорее характер этико-воспитательный, нежели природоохранный. Тем не менее, оба понятия отождествляют воспроизводящие значения.

Исследования

Взаимоотношения человека и природы мира имеют свои особенности, обусловленные своеобразием флоры и фауны, природного ландшафта в целом. В прошлом люди не выделяли себя из природы. Считалось, что каждое существо обладает душой и разумом. Исходя, из этого вырабатывались свои особые правила поведения, свои законы природопользования, которым неукоснительно следовали все члены общества. Правила и законы исходили из анимистического миропредставления народа. То есть мировоззрение малых народов Приамурья, тесно связанных с природой, имело в своей основе одушевление всех предметов и явлений в окружающем мире. Они полагали, что в природе всё живет, и всё имеет душу, обладающую свойствами влиять на судьбы людей. Исследуя и обычаи, и обряды, фольклор нанайцев, мы наблюдали их тесную связь с природой и окружающим миром. Среди представителей животного мира, у нанайцев были такие, которые отождествлялись с человеком, благодаря чему устанавливалась теснейшая связь в системе ‘человек – природа”. Поэтому ко многим животным нанайцы относились с уважением. Особенно почтительным было отношение к змеям, лягушкам, жабам, черепахам, ящерицам, пиявкам и моллюскам. Все они считались священными существами, духами – оберегами, духами – исцелителями. Амурский полоз, например, почитался как дух, дающий благополучие, страж от злых духов. Он часто поселялся в соломенной крыше старого нанайского дома, чему люди были очень рады. Факт, что нанайцы не испытывали страха к змеям, в отличии от русских, способствовал нормальному популяционному развитию Амурского полоза (ныне занесённого в красную книгу Хабаровского края). Своеобразное отношение проявляли предки современных нанайцев и к птицам. Считалось, что хищные птицы – беркут, орел, ястреб, орлан-белохвост выступали в роли духов-оберегов, поэтому предки нанайцев их очень почитали. Особенно святой птицей считалась ласточка. Нанайцы очень радовались, когда ласточки выбирали их дома для своих гнёзд. По их поверьям это было символом счастья.

Важную природоохранную роль у нанайцев выполняли их анимистические представления, связанные с тотемом. Тотем – это обожествляемое животное (иногда явление природы, растение, предмет), считающиеся предком рода (С. И. Ожегов). Как известно, в далёком прошлом, тотемными животными у нанайцев были лось, выдра, кабан, медведь, барс, тигр, калуга. В наше время тотемным является лишь тигр, который считается кровным родственником. О чем повествуют многочисленные телунгун (это своеобразный жанр фольклора, который характеризуется широтой тематического диапазона, в нём присутствую черты придания, легенды, новеллы, рассказы и др. ).

И об отношении нанайцев к флоре. Исходя, из анимистических воззрений они считали, что растительный мир также обладает душой. Детей учили бережно относиться к цветам. Старшие говорили: “Цветок тоже живое существо, сорвёшь его – он плачет и погибает. И деревья тоже плачут. За такой грех страшно наказывают духи-хозяева”. В результате такого воспитание формировалось своеобразная хозяйственна практика. Для топлива брали только сухостой, причем кустарниковых пород. Для зимней топки заготавливали плавник, который оставался на берегу после весеннего паводка. Для этих целей нельзя было брать живое дерево. По мировоззрению нанайцев, дерево культовым, божественным предметом. По их мнению, береза, дуб, лиственница, в прошлом являлись духами – покровителями охотников, рыбаков. Всё скульптурное изображение духов (духов – хозяев природы, духов помощника шамана, духов покровителей человека) делалось из дерева.

Одним из методов нашего исследования была научная работа в краеведческом музее в отделе этнографии. Как сообщила нам заведующая отделом этнографии Игнатенко Екатерина Геннадьевна, все сэвэны и другие ритуальные изваяния изготавливались из тяжелых пород деревьев, а именно из лиственницы. На экскурсии в краеведческом музее в г. Комсосльске-на-Амуре нам показали экспозицию народов Приамурья. Интересно, что ритуальные изваяния не имеют определённых, т. е. общих для всех размеров, например изваяние Бучине. Хозяин тайги (село Верхняя Эконь XX век имело высоту около 60 см, а Сэвэн “Черепаха” (XIX вв. ), “Хэрэ-лягушка”, ‘Дуэнтэни-медведь” от 3 до 10 см. Как объяснили нам научные сотрудники музея, размер не имеет в данном случае принципиального значения. Всё зависит от того, для чего предназначена ритуальная скульптура. Экскурсовод Игнатенко Галина Геннадьевна предложила нам литературу нам для изучения в музее. Хочется отметить, что обработка большого количества научного материала позволило нам создать обширный литературный обзор в области фольклора, обычаев, обрядов истории нанайцев. Выполнение декоративной прикладной иллюстрации к исследовательской работе позволило мне глубоко проникнуться атмосферой нанайской художественной культуры. Также Е. Г. Игнатенко обратила наше внимание на специфичные узоры Сэвэнов. “Бучиле – хозяин тайги, сочетал в себе орнаменты, символизирующие тигра (полосы) и медведя (круги). То есть хозяин тайги как бы состоял из слияния тотемных животных Хапо – помощники Бучиле (изваяния мужское и женское) тоже были окрашены, но уже только полосками.

Следующим этапом нашей исследовательской работы было посещение национального заповедника поселка Верхняя Экань. Очень интересной оказалась беседа с хранительницей традиций поселка Асей Николаевной Гейкер. Ася Николаевна рассказала, что её род ведет своё начало от медведя, в отличии от рода Самар и Бельды, чьих прародителем является тигр. Ася Николаевна – племянница шамана Семена Павловича Сайгор, который жил в поселке Муха, недалеко от верхней Экани. Из её рассказа мы узнали интересные факты о дяде шамане. Оказалось, что он не раз лечил саму Асю Николаевну, изготавливал для неё деревянного сокола (от боли в глазах), никогда не расставался с национальной рубахой, на которой были изображены два дракона – символы модели мира.

На вопрос, какие животные и растения особо почитаемы среди нанайцев, племянница шамана сразу ответила: осетр, тигр, медведь, Женьшень и багульник. Существует поверье, что тот, кто ловит много осетра, долго не живет. Такой трагический пример поведала нам Ася Николаевна: “Сын мой ловил осетра. Осетр его и забрал. Утонул он”. Тигр и медведь были по поверьям предками нанайцев. Женьшень считался лечебным, из него делали настойку, и пили её. Корень Жень-женя похож на человека, поэтому был почитаем. С багульником вообще многое связывает нанайцев. Во первых, любое ритуальное изваяние окуривали им; также багульник изгонял злых духов и, наконец, отвар багульника давали пить шаману, когда тот занимался камланием.

По собственной инициативе Ася Николаевна поведала нам об особенностях ритуальных изваяний. Одна из её дочерей изготавливает “бурханчиков”. Их нужно носить на шее, если что - либо болит. Считалось, что одни изваяния лечат суставы, изображение сокола – глаза, калуги – позвоночник, изваяние змеи лечит слабоумие, тигр даёт чувства храбрости. Материалом, из которых изготавливали бурханчиков были ясень и береза. Вообще ритуальные изваяния делали мастера. Очень важно было правильно выбрать дерево. Ведь если сэвэн трескался, то это считалось дурным знаком. Ася Николаевна рассказала, что когда её отец Николай Петрович Сайгор повредил на войне руку, у одного сэвэнов, его брата шамана С. П. Сайгор отвалилась подобие руки (этого сэвэна мы увидели позже на выставке в музее поселка Верхняя Экань).

Мама Аси Николаевны – Анна Ивановна хранила сэвэна на чердаке и периодически их кормила. Этим Ася Николаевна объясняет удачливость семьи. Для кормления сэвэнов варили рисовую или пшенную кашу без соли и сахара, с посным маслом. Кормление сэвэнов перед уходом отца Аси Николаевны на охоту или рыбалку – способствовало промысловому успеху. Как сообщила нам Ася Николаевна, в настоящее время роль шаманизма в жизни нанайцев значительно уменьшилась в связи с русификацией. Однако постоянное внимание к нанайскому этносу говорит о том, что их культура и самобытность представляют значительный научный интерес.

Побеседовав с А. Н. Гейкер мы отправились в этнографический музей средней школы поселка Верхняя Экань. Экспозицию нам представила учитель школы Зайцева Ольга Петровна. В ходе экскурсии она обращала наше внимание на некоторое сходство культур Китая, Кореи, и нанайского этноса. Так, Ольга Петровна отметила, что именно корейцы научили нанайцев земледелию, и строительству домов. Кое - что из китайской мифологии отразилось в шаманских атрибутах. Например, на бубне, костюме шамана изображался дракон как символ вечности китайской культуры. Отсюда существовало поверие, будто бы гром свидетельство недовольства дракона. “Заимствован” был и караульный флаг шаманов – тун (триколор: синий, красный и зеленый, и двуколор: синий и красный: при проводах души умершего). Однако исконно нанайских мотивов, конечно, было больше. Например, помощники шамана – ящерицы, змеи, птицы, были незаменимой частью узора шаманского костюма. Разноцветные ленточки на его платье тоже имели свое толкование. А бронзовые трубки отгоняли злых духов.

О. П. Зайцева рассказала нам о некоторых подробностях бытового устройства жизни нанайцев. Например, краска для украшения посуды и изваяний готовили по особой технологии; в её состав обязательно входили копоть и икра щуки. А лучшим клеем считался пузырь калуги.

Экскурсию в поселок Верхняя Эконь мы считаем достаточно важным элементом нашего исследования. Мы на практике познакомились с традиционным жизненным устройством нанайского села, посетили музей, экспонаты которого были многочисленны и разнообразны. Все эти факторы способствовали получению красочной и обширной картины жизни, быта, ритуалов, фольклора нанайцев. Большую помощь в организации экскурсии оказала нам директор школы поселка Верхняя Эконь – Егорова Светлана Ивановна.

В последние годы мы всё больше ощущаем пагубный результат неразумного природопользования. Больше всего в этом повинны промышленно развитые страны. Во всем мире крепнет осознание, что жестокое противостояние человека и природы способно погубить нашу планету. С целью изменения пагубного и бездуховного отношения к природе, необходимо вспомнить опыт предков современных нанайцев, которые с большой любовью относились к природе и её обитателям. Нанайцы считали, что природа и человек сосуществуют по принципу взаимного уважения и почитания. В сознании анимистов – нанайцев бытовало определённое представление – человек и природа едины и живут по анимистическому закону, предписывающему определённые правила поведения, выполнение особых обрядов, ритуалов, поклонение духам – хозяевам местности.

Выводы

В последние годы мы все больше и больше ощущаем пагубный результат неразумного природопользования. Больше всего в этом повинны промышленно-развитые страны. С целью изменения пагубного и бездуховного отношения к природе необходимо вспомнить опыт предков современных нанайцев, которые с большой любовью относились к природе и ее обитателям. Исходившая из анимистических воззрений, вера подкреплялась произведениями народного творчества.

Мы тщательно изучили обряды, обычаи, сказки народов Приамурья, чтобы зафиксировать их природоохранное и воспроизводящее значение и выявили основные принципы:

1. Варварское отношение к природе, браконьерство не имели места в нанайской общине вообще.

2. Отождествление себя с природой.

3. Анимистические воззрения, отражавшиеся в быту, фольклоре.

4. Жизнь нанайцев регламентировалась обычаями, обрядами.

Поэтому мы считаем, что выбранная нами тема актуальна в современной экономической обстановке.

Раньше давно когда-то у одного человека было семеро детей: шесть сыновей, одна дочка. Дочка красивая шустрая, волосы на ветру, как березовые ветви, играя, переливаются. Все девочкой любовались.

И жил в то время где-то далеко злой дух Сахари Дябдян – Чёрный Змей. На голове – рога, по бокам туловища – крылья, не мог он перенести, если у людей что-то хорошее появлялось.

Вот однажды слышит он: где-то кто-то поёт, так сладко, так звонко. Льётся песня, как речка журчит. Вместе с песней и птицы начинают петь, и травы колыхаться шелестеть. Встал Сахари Дябдян и полетел туда, откуда ненавистный ему красивые звуки доносятся. Ближе звуки. Видит: девочка поёт, танцует, ручками как крылышками машет. И братья возле девочки сидят, любуются.

Взял кнут Чёрный Змей, замахнулся на братьев и сестру – сразу все семеро в камни превратились.

- Не бывать им всем вместе, - сказал, - пусть в разных местах стоят. – Дальше полетел: хорошее разрушать, злое делать.

Был у Сахари Дябдян враг – добрый дух Хадо. Видит Хадо: самая любимая поющая девочка в камень превращена. “Долго я не был здесь, - думает Хадо, - не могу человеческий облик братьям и сестре вернуть. Могу только девочку в белую березу превратить, чтобы она всегда была гибкая и поющая; старших братьев – в дубы, младших – в чёрные березы. Пусть зеленеют и шумят.

Ворона – гаки – плохая птица, несчастье приносит. Гаки сама не может пищи добыть, за охотником в лес летит, мяса ждет. Убьет охотник добычу, ворона над ней кружит, каркает. Волки услышат, придут, могут у охотника убитого зверя отобрать.

Если в нанайской семье мальчик родится, ворона семь дней радуется, будущий охотник появился. Если девочка – семь дней проклинает: станет девочка женщиной, начнет ворону гонять и мужу на неё сплетничать, чтобы тоже гнал ворону от дома подальше.

Ни походке, ни крику вороньему подражать нельзя, особенно детям.

Добрый дух Хада сотворил доброе дерево, кукушку-Кэку и Топто – ночную птицу, кукушкину сестру. Кукушка – это нянька в природе. Она кукует весной, и от её голоса распускаются все травы и листья. Дуб дольше всех почки не распускает, кукует ему кукушка, кукует, устанет, сколько сил дубу отдаст, пока на нем листья зазеленеют. Некогда бедной о себе заботиться, гнездо вить. Есть у кукушки слуга – ни кангу, маленькая птичка, ей в гнездо и кладет кукушка яйцо. Та её птенца нянчит, кормит, растит.

И травы и цветы, все любят кукушку. Цветы ей доктон-узорные чулки подарили, поэтому у кукушек лапки то серенькие, а то синенькие. Какая-то птица своим перышком по спине кукушки провела, и спина пестрая стала. А кукушка весной свой цвет другим птицам и зверям, и гадам, и травам отдаёт, с ними делится своей красотой.

Ночью кукушку топто заменяет, у неё голос нежный, мягкий.