«Шипы и розы» в воспитании Николая I

Люди, участвовавшие в воспитании императора Николая I, оставили огромный след в его жизни. Благодаря им, он приобрёл важные для него качества характера, нужные для военного дела, доброта и скромность, необходимые для создания семьи. В нём могли одновременно сочетаться храбрость и нерешительность, строгость и доброта. Благодаря своим воспитателям он научился находить выход из любой ситуации. Суровость Ламсдорфа обычно ранила сердце маленького императора. Но он всегда мог найти поддержку и сочувствие со стороны своей любимой няни Лайон. С детства его учили справедливости и честности. Он знал о наказаниях за совершённые проделки не понаслышке. И с гордостью нёс эти наказания, не смотря на совсем ещё юный возраст. Николая научили любить и уважать родителей, своих воспитателей и близких товарищей.

Дни Екатерины Великой уже клонились к концу, когда 25 июня 1796 г. она была извещена о рождении третьего внука. В её присутствии, духовник государыни, на половине великой княгини Марии Федоровны, совершил над новорождённым младенцем молитву, с нареченьем его небывалым ещё в царствующем доме Романовых именьем Николая. Извещая об этом событии своего заграничного друга, философа Гримма, Екатерина II так описала наружность новорождённого: «Голос у него бас, и кричит он удивительно; длиною он – аршин без двух вершков, а руки немного поменьше моих. В жизнь мою – в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».

А через две недели она опять писала всё тому же Гримму: «Рыцарь Николай уже три дня кушает кашку, потому что безпрестанно просит есть. Я полагаю, что никогда восьмидневный ребёнок не пользовался таким угощением, это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления: если так будет продолжаться, то я полагаю, что придётся, по прошествии шести недель, отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего». В тех же письмах Екатерина, точно предугадывая будущее новорождённого, говорит; - «Я стала бабушкой третьего внука, который, по необыкновенной силе своей, предназначен, кажется мне, также царствовать, хотя у него, и есть два старших брата».

Предсказание бабушки сбылось, - и, по кончине в 1825 году бездетного Александра I,Николай Павлович, согласно воле своего почившего старшего брата и живого второго брата, Константина Павловича, отрёкшегося от престола, был коронован и вступил на прародительский престол под именем Николая I

Императрица Мария Фёдоровна

Из очерка об Александре I нам известно, сколько любви и внимания было положено Екатериною II в дело воспитания старшего внука, и как последний, с первых же дней рождения, по воле державной бабушки, был устранён от близости и влияния родителей. Иначе сложились детские и юношеские годы третьего её внука, “рыцаря Николая”, который, в противность первым своим двум братьям, вырос, окреп и умственно развился в родительском доме под непосредственным наблюдением отца и, главным образом, матери, и, в значительной степени, согласно их воспитательным взглядом и понятиям.

Екатерина II успела, при жизни, лишь сделать выбор Николаю Павловичу штата нянек, гувернанток и прочих придворных лиц, долженствовавших состоять при третьем внуке. Главный надзор за воспитанием был поручен Шарлотте Карловне Ливен; гувернантками были назначены – г-жи Адлерберг, Синицына и Панаева; в няньки же была взята англичанка, Евгения Васильевна Лайон (Jane Lyon), а кормилицею – красносельская крестьянка, Евфросиния Ершова. Кроме этих лиц, согласно положению, при великом князе состояли две камер - юнгферы, две камермедхен, два камердинера, доктор, аптекарь и зубной врач.

Графиня Шарлотта Карловна Ливен

Все названые должностные лица не представляли собой ничего выдающегося и достойного внимания историка; исключение составляла лишь няня-англичанка или, точнее, шотландка, дочь лепного мастера, вызванного Екатериной II в Россию, Лайон, «няня-львица», как её назвал, несколько переделывая её фамилию, Николай Павлович.

Лайон была женщина характера смелого, решительного и энергичного, вспыльчивая до чрезвычайности, она, вместе с тем, была необыкновенно добра и нежна в своих отношениях к детям и окружающим вообще. Семь лет жизни, которые она провела около порученного ей попечениям царственного ребёнка, положили резкий след на его склад характера и даже от части - на образ мыслей. Так, по обстоятельствам личной жизни, она, испытав в своё время много неприятностей от поляков, сильно ненавидела эту народность; и это чувство, по особому признанию впоследствии Николая Петровича, именно «няня-львица» передала на всю жизнь своему питомцу.

Она, несмотря на своё английское происхождение и различие с великим князем по вере, первая заложила в его сердце семена религиозности, научила его по-русски молитвам «Отче наш» и «Богородица», показала ему первая, как следует складывать, во время молитвы, по-православному персты для крестного знамения. Будучи, как уже сказано выше, характера смелого и независимого, Лайон неоднократно шла в своих действиях наперекор не только графинь Ливен и гувернанткам, но и самой матери-импертрице Марии Феодоровне, когда полагала, что правда и истина – на её стороне. Последствия её самовольных действий, однако, ни разу не выходили дурными, и императрица, видя добрые, вытекающие отсюда результат для здоровья сына, не перестала оказывать энергичной няне-англичанке свою любовь и доверенность. Действительно под неусыпным наблюдением Лайон, великий князь Николай, будучи и от рождения богатырского сложения, выростал, всем на диво, в чудо-богатыря, поражавшего окружающих пышущим здоровьем и решительным характером.

Великий князь Николай Павлович

Не считая Лайон и гувернанток, на дело воспитания малютки - великого князя имели значительное влияние его родители, которые получили возможность, за смертью Екатерины, стать к меньшим детям в более близкие отношения, нежели к старшим. Таким образом, великие князья, Николай и Михаил, как равно их сестра, Анна, - почти всецело выросли на глазах Марии Феодоровны и Павла Петровича, при чём на долю державной родительницы выпала, особенно большая доля влияния на умственное и физическое развитие детей.

Павел Петрович, человек очень доброго сердца, отзывчивый на ласку, которой, со своей стороны, был лишён совершенно в детстве, страстно любил сыновей, постоянно ласкал их и называл не иначе, как «мои барашки, мои овечки». Он часто, особенно в последнее время своего царствования, навещал детей на их половине, играл и возился с ними тут, при чём был особенно щедр на ласки Николаю Павловичу. Являясь в детскую, государь сбрасывал с себя обычную строгость и напускную суровость и обращался в самого обыкновенного любящего родителя, который не только умеет нежно относиться к родным детям, но также – дарить вниманием и признательностью тех лиц, которые стоят на страже здоровья и интересов этих детей. Так, он всегда дозволял няне сидеть в своём присутствии, держа Николая Павловича на руках, попросту с нею разговаривал и даже сам поднимал с полу упавшие из рук ребёнка или няни вещи и игрушки.

Иначе держала себя в отношении детей и лиц, при них состоящих, государыня Мария Феодоровна. Женщина, сама по себе, очень добрая, оставившая по себе в России светлую память многочисленными деяниями на пользу бедных и на благо просвещения, - она почему-то, однако, в особенности в первое время своей близости к детям, после смерти Екатерины II, относилась к ним холодно и сухо, как равно была чрезвычайно строга, взыскательна и высокомерна в обращении с нянями и гувернантками. Она требовала соблюдения до мелочей правил придворного этикета и не находила возможны, допускать по отношению себя какой-либо тени фамильярности или интимной близости. Мария Феодоровна даже в детской держала себя не просто любящей матерью, но государыней-императрицей, в присутствии которой и малыши-дети должны чувствовать страх и почтение. Эта черта, совершенно не свойственная духу русской жизни, но служившая неотъемлемою принадлежностью тогдашних немецких дворов, на первое время являлась сильнейшим препятствием к сближению державной матери с детьми. Лишь с течением времени, когда последние перешли в возраст отрочества и юношества, и когда в положении самой Марии Феодоровны, со смертью Павла Петровича, произошли перемены, - она значительно смягчила вою манеру держать себя с сыновьями, и они нашли, в её лице, действительно любящую мать, простую и откровенно-нежную, сердцу которой всего дороже интересы, чувства и желания родных детей.

Государыня, в первое время по рождении Николая Павловича, навещала его в детской ежедневно по вечерам, оставаясь здесь всего минут десять или пятнадцать; впоследствии, когда ему минул год, она прекратила свои посещения, и его всякий день приносили или привозили на половину императрицы; для последнего случая служила колясочка, обшитая зелёною тафрою, с такою же бахромою и с вызолоченными металлическими частями. Несколько позже была также в употреблении небольшая комнатная карета, обитая зелёным бархатом, золотым газом, сафьяном и вызолоченная. С этих пор, великого князя приводили или привозили к родителям два раза в день: один раз утром, в промежутке от 8 до 12 часов, а в другой раз – вечером, между 6 и 9 часами. Здесь ребёнок, в зависимости от программы дня или вечера государыни, оставался иногда по получасу, а иногда – до двух часов времени. Обратно Николая Павловича увозили с великою княжною Анною Павловною или с братом Михаилом. Кроме визитов к государыне-матери, он ежедневно покидал детскую для прогулок на свежий воздух, не исключая даже зимнего времени. Эти, полезные здоровью, прогулки начались очень рано в жизни младенца - великого князя, когда ему минуло всего несколько месяцев от рождения.

Обязанности представительства, согласно тогдашнему придворному этикету, начались для Николая Павловича на втором году отроду. Уже тогда он участвовал, по составленному заранее церемониалу, с сестрою, Анною Павловною, в танцах (в «польском»). В парадных выходах он также принимал участие, присутствуя, например, при поздравления родителей с рождением великого князя Михаила, как равно при крещении последнего.

Государыня Императрица Мария Фёдоровна с Великим князем Николаем Павловичем

Оставшись, после кончины отца, четырёх лет с лишком отроду, Николай Павлович, несмотря на этот детский возраст, был отвезён в 1801 году, вместе с прочими членами Императорского Дома, Москву для присутствования и участия в коронации старшего брата, Александра, и делал там не мало выездов.

Когда великому князю только что минуло пять лет, ему подарена была лошадь, на которой он и начал ездить верхом. Тогда же ему впервые были куплены золотые часы.

Сохранились любопытные сведения о детских туалетах великого князя Николая. В первое время по рождении, он носил канифасовые платья, а также – розовые атласные, пунцовые, поплинозовые, с шелковистыми кистями. Кушака на платье были из лент разных цветов. Шубки для гуляния делались ему атласные розовые, на соболином меху, чёрные, на горностаевом меху и на тафтяной подкладке; шапочки у него были венгерские, чёрные с соболиными околышками. Все эти части туалета имели богатые украшения; кроме того, на нижнее платье шло не малое количество лент и драгоценных кружев.

Из предметов, служивших к увеселению Николая Павловича, раньше всех прочих ему были приобретены меленькое фортепиано из красного дерева и гармоника. Музыкою его забавляли гувернантки и члены царской семьи, которые все много занимались этим искусством. Что касается игрушек, то первою в его руки попало, когда он немного подрос, деревянное ружьё, купленное ему за 1р. 50к. Тогда же (1799 г. ) один придворный лакей поднёс ему разные чучела птицы; затем, ему по очереди покупались литавры, деревянные шпаги и разные игрушки с механическими приспособлениями, сделанными руками брата мисс Лайон. Любимою - же его забавою была комнатная собачка, поднесённая ему одним конюшенным капитаном, которая, при ошейнике с замочком, всегда находилась при нём. С этого времени, Николай Павлович пристрастился к собакам, которых любил держать около себя, даже будучи уже императором.

В апреле 1799 года он выздоровел от привитой ему натуральной (а не телячьей, как это делается теперь) оспы, и, по выздоровлении, в первый раз облекается в военный мундир. Это был мундир малиновый гарусный, по цвету – офицерский вицмундир лейб-гвардии Конного полка, коего он с рождения был назначен шефом. Первому батальону этого полка было присвоено его имя и , в звании полковника, он, будучи, пяти месяцев отроду, получал следуемое ему жалование. В 1800 году он уже не надевает мундир Конного полка, а носит зелёный с золотыми петлицами мундир Измайловского полка, шефом которого был тогда назначен. Вместе с мундирами, по распоряжению Павла Петровича, он начинает носить и орденские знаки, ленты, звёзды св. Андрея Первозванного и св. Иоанна Иерусалимского.

С 1802 года началась пора учения великого князя, и он переходит из рук женских в ведение гувернёров, носивших тогда название «кавалеров». Гувернантки и нянюшки, хотя и остаются на несколько месяцев при воспитаннике для того, чтобы не дать ему ощутить слишком быстрого перелома в привычках и обращении, - однако, он видается с ними всё реже и реже и к 1803 году уже совершенно остаётся под надзором одних мужчин.

Главный надзор за воспитанием Николая Павловича был поручен, ещё при жизни императора Павла Петровича, бывшему начальнику 1-го кадетского корпуса, генералу Матвею Ивановичу Ламсдорфу. Назначение его состоялось при следующих условиях. Однажды, рано утром, Ламсдорф был приглашён в Зимний дворец, где встретивший его государь, обратился к нему по-немецки со словами:

- Я выбрал вас воспитателем моих сыновей.

- Вполне чувствую великую милость ко мне Вашего Императорского Величества, но не смею принять столь лестного поручения из опасения, что не сумею исполнить его с тем успехом, которого от меня ожидают, - ответил генерал.

- Если вы не желаете исполнить моего желания ради меня, то должны это сделать во имя России. Но предупреждаю вас, чтобы вы из моих сыновей не сделали таких повес, каковы, по большей части, немецкие принцы.

Этот разговор решил дело, и генерал Ламсдорф выступил в отправление своих ответственных обязанностей.

Лица, хорошо знавшие нового воспитателя великих князей, были чрезвычайно удивлены выбору Павла Петровича и Марии Феодоровны. За Ламсдорфом не было ни широкого образования, ни педагогической опытности, ни каких-нибудь определённых общеобразовательных или воспитательных взглядов. Это был просто хороший служак, строгий формалист, выше всего ставивший подчинение и повиновение. При этом его грубый, жестокий характер, холодное сердце и незнакомство с потребностями и влечениями детской души, никоим образом не обещали, в будущем, привязанности к нему со стороны великих князей, их любви и послушания, основанных на уважении и доверчивости.

Вероятными причинами назначения Ламсдорфа были, с одной стороны, родительская неопытность императора и императрицы в деле воспитания, с другой – родственные связи генерала с Лагарпом, бывшим наставником их старшего сына, Александра. Так или иначе, но в 1803 году мы видим Николая Павловича устранённым от нежно любившей его Лайон, окружавшей своего воспитанника атмосферой любви и заботы, и отданным в полную власть сурового Ламсдорфа, который и поспешил, как можно скорее, заменить мягкие начала воспитания строгими приказаниями, выговорами, распеканиями и жестокими наказаниями, где не последнее место занимали даже побои.

В своих отношениях к воспитаннику, Ламсдорф ставил себе главной целью идти наперекор всем его наклонностям, желаниям и способностям, стремился всеми средствами и силами переломить его на свой лад. Поэтому шестилетний великий князь находился постоянно как бы в железных тисках не смея свободно и непринуждённо ни встать, ни сесть, ни ходить, ни говорить, ни придаваться обычной детской резвости, шаловливости и естественной шумливости; его на каждом шагу останавливали, исправляли замечаниями и наказаниями, преследовали нравоучениями и угрозами. Этого жестокого порядка, установленного Ламсдорфом и одобренного Марией Фёдоровной, держались и остальные, приставленные к великим князьям, кавалеры, хотя и пытавшиеся внести сюда, зависевшими от них средствами, некоторую умеренность и снисходительность.

Кавалерами при Николае Павловиче, в первое время были: генерал – майор Ахвердов, полковники Арсеньев и Ушаков, лица значительно более развитые о более образованные, нежели главный воспитатель, и способные преподавать разные языки и учебные предметы.

Граф Матвей Иванович Ламсдорф

О времяпрепровождении, поведении, учебных занятиях, как великого князя Николая, так и Михаила, подавались ежедневно Марии Фёдоровне рапорты, где Ламсдорф считал нужным всегда обращать внимание императрицы на дурные наклонности и недостатки характера её сыновей, при чём указывались те наказания (до ударов шомполом включительно) и те меры строгости, которыми наставники надеялись искоренить эти недостатки. Это-та откровенность указаний и действовала на государыню, полагавшую, что если от неё не считают нужным скрывать меры строгости и наказаний, следовательно, они действительно, нужны, и дети её, на самом деле одарены какими – то пороками, которые только и можно искоренить крутыми взысканиями. Вместе с тем, Николай Павлович, при некоторой природной вспыльчивости и упрямстве, унаследованных им от отца, рядом с этим обладал мягким, нежным сердцем, жалостливостью, застенчивостью и необыкновенной робостью, не позволявшей ему, в детском возрасте, без испуга и содрогания, слышать ударов грома, пушечной пальбы и шума от пускаемого фейерверка. Только с годами эти приступы испуга и трусливости стали у него проходить, и уже в 1802 году он хладнокровно встречал грозу, присутствовал при фейерверках и упражнялся в стрельбе из пистолета. Но если с этими недостатками ему удавалось справиться, то одного физического ощущения он не сумел превозмочь даже в позднейшем возрасте, а именно, он никогда не мог смотреть ни с какой высоты или стоять на узком пространстве, не подвергаясь головокружению и невольному паническому страху.

Нежные свои чувства Николая Павловича с особенною наглядностью проявлял в отношении няни Лайон, памяти рано скончавшегося отца и, главным образом, брата Михаила. Объятия и ласки няни были для него убежищем от несносной, придирчивой строгости воспитателей, были вознаграждением за те обиды, которые приходилось терпеть от Ламсдорфа. Когда ему кавалеры, в силу распоряжения делать всё наперекор желаниям великого князя, запрещали самые невинные вещи, то он с обычной уверенностью говорил: - «Ну, хорошо, так мне это няня, наверное, позволит».

Любовь к младшему брату была в нём так сильна, что у него навёртывались слёзы на глаза, когда казалось, Мария Фёдоровна должна рассердиться или наказать расшалившегося и разупрямившегося маленького Михаила.

День великого князя начинался между 7-ю и 8-ю часами утра. В эти часы он вставал и одевался, что делал почему-то всегда лениво и медленно. Утром он пил чай, за обедом кушал обыкновенно немного, а за ужином довольствовался куском простого чёрного хлеба с солью. При таком умеренном питании он всегда, однако, проявлял крайнюю торопливость, запихивал в рот огромные куски и спешил глотать их, из-за чего у него было много столкновений с кавалерами. Спать его отправляли в 10 часов вечера, а перед сном он должен был писать свой журнал, что делал тоже с неохотою, почти машинально, точно желая, чтобы дежурный кавалер за него подумал и сделал его работу.

С самого утра великий князь с братом, едва вставши с постели, принимались за военные игры. У них были в большом количестве оловянные солдатики, которые, в случае недостачи, пополнялись такими же фарфоровыми. Когда нельзя было выходить со двора, по случаю холода или дурной погоды, они расставляли свои армии в комнатах, под столом. На воздухе же, игры в солдатики сопровождались постройкой земляных редутов и крепостей. Из прочих военных игрушек у них были ещё ружья, алебарды, гренадёрские шапки, деревянные лошадки, барабаны, трубы зарядные ящики.

Все игры были очень шумные, оглушительные, так что Архведов, не терпевший никаких воинственных упражнений, нередко приказывал им прикрывать барабаны платками, чтобы заглушить нестерпимый для него треск. Борьба с военными наклонностями воспитанников, их пристрастием ко всему военному, с внешней его стороны, составляла одну из главных забот наставников. Мария Фёдоровна всегда настаивала, чтобы сыновья ею возможно больше уклонялись от военного воспитания и больше занимались науками; она даже выражала желание, чтобы мальчики носили преимущественно штатское платье. Но эти взгляды императрицы не встречали сочувствия её старшего сына, Александра, вступившего уже тогда, за смертью Павла Петровича на престол. Равным образом, и Константин Павлович преследовал всегда насмешками мирное и гражданское направление в воспитании братьев. Таким образом, Ламсдорф и кавалеры оказывались часто в фальшивом положении. С одной стороны надо было подчиняться велениям Марии Фёдоровны, с другой, - им не хотелось идти вразрез со взглядами молодого государя-императора. Вот почему, в значительной степени, их попытки отвлекать внимание великих князей от усиленных военных занятий и упражнений не имели успеха, и детская половина постоянно оглашалась треском барабанов, воинскими криками и шумом битв, устраиваемых великими князьями между собой и товарищами их детских игр.

Великий князь Николай Павлович с Великой княжной Анной Павловной. (С картины Боровиковского, находящейся в гатчинском дворце)

Из числа последних наиболее частыми гостями царских детей были - Владимир Адлерберг, принц Адам Виртембергский, Фитингоф, Панаев, два брата графы Завадовские, графы Апраксины, два брата Ушаковы (сыновья кавалера Ушакова) и племянники кавалера Ахвердова. Ушаковы и Ахвердовы приходили попеременно в те дни, когда были дежурными их дядя и отец. Из всех этих товарищей особым расположением Николая Павловича пользовался Владимир Адлерберг. Но самыми лучшими друзьями и участниками его игр были братья Михаил и сестра Анна.

С первым он тешился военными играми: они вместе строили крепости (в комнатах – из стульев, в саду – из земли), атаковали их своими солдатами и впоследствии, когда прошёл отмеченный выше их страх к выстрелам и огнестрельному оружию, стреляли по ним из пистолетов. У Николая Павловича до того было на уме всё военное, что когда он строил дачу или дом из стульев, из игрушек или из земли для няни Лайон или для других гувернанток, - то всегда считалось нужным укреплять эти жилища пушкам «для защиты».

В характере мальчиков замечалась значительная разница: насколько старший любил строить, укреплять, любил рисовать модели крепостей и построек, настолько младший питал удивлённое пристрастие к разрушению и уничтожению воздвигнутых Николаем сооружений. Михаил Павлович отличался с детства остроумием, насмешливостью, наружным блеском и ловкостью; Николай Павлович, будучи лишён всех этих качеств, держал себя, вне игры, всегда серьёзно, задумчиво и несколько властно. Он точно, чувствуя своё внутреннее превосходство над сверстниками и братом, постоянно в играх, оставлял за собою начальствование и командование и, с самоуверенностью, хвалил одного лишь себя. Подстрекая брата к насмешкам по отношению окружающих, он, когда доходило дело до него лично, не сносил никакой шутки, казавшейся ему обидною. Поэтому его игры с товарищами часто переходили в драку и редко заканчивались миролюбиво. Он был до крайности вспыльчив и неугомонен, когда что-нибудь и кто-нибудь его сердили и выводили из себя. Что бы с ним ни случилось, падал - ли он или ушибался, или считал свои желания неисполненными и себя – обиженным, он тотчас начинал браниться, рубил своим топориком барабан, игрушки, ломал их, бил палкой или чем попало товарищей игр, несмотря на всю привязанность к ним.

Раз, при жизни отца, когда он испуганный пушечной пальбой, спрятался за альков, и когда маленький Адлерберг, отыскав его там, стал над ним насмехаться, как над трусом, он с такой силой ударил своего друга ружейным прикладом, что у того навсегда остался от этого удара след.

Ссоры великих князей были не долговременны. Обыкновенно их разлучали, зачинщика или виноватого ставили в угол или на колени; отсылали на день в его комнату, где он должен был пить чай или ужинать один; сажали посреди комнаты на целый час на стул, а иногда, для устыжения Николая Павловича за дурное поведение перед посторонними, его заставляли являться перед каким-нибудь посланником при короткой шпаге его брата. Эти наказания и разлука вели, однако, часто к тому, что наказанный вызывал сожаление своих товарищей и желание, с их стороны, заступиться за него.

Минуя мелкие ссоры и драки, столь обычные в детском возрасте, должно заметить, что, в общем, младшие дети Марии Фёдоровны жили между собой дружно, любили друг друга, при чём особенною нежностью отличались отношения братьев между собой. Эта трогательная нежность доходила до того, что когда один из них был болен, то другой ни за что не хотел выходить из своей комнаты, даже на приёмные вечера императрицы, где обыкновенно бывало очень весело. Равным образом, братья, при ссорах, потасовках с сестрою Анною Павловной, всегда брали сторону друг друга, но не сестры.

Несмотря на отмеченную разность в характерах, они, как нельзя более, сходились в одном, а именно во вкусах ко всему военному. Нередко, по утрам, один из них ходил будить другого, надев гренадёрскую шапку, с алебардою на плече, для рапорта. Иногда же, подражая часовым, которых всегда во дворце было не мало, они по целым часам стояли на часах и даже, случалось, для этой цели, несмотря на строгий запрет наставников, вскакивали ночью с постелей и становились с ружьём у плеча на караул.

Великий князь Николай Павлович

С сестрою их игры носили более мирный характер. Анна Павловна более всего любила представлять императрицу. Для этого братья устраивали ей карету из стульев, великая княжна садилась сюда, а они скакали по сторонам верхом на воображаемых конях, как бы конвоируя катающуюся императрицу. После коронации Александра первого, у детей, побывавших в Москве, осталось в памяти воспоминание о тогдашних пышных празднествах, и потому они часто представляли коронацию. Императрицу представляла Анна Павловна, а императора, по обыкновению, Николай Павлович. Они навешивали на себя куски материи и платья, какие только можно было найти в их гардеробах; для изображения же бриллиантов, срывали с люстры стеклянные украшения. Эти фантастические костюмы и должны были заменять собою пышные коронационные одеяния - мантии, короны и проч.

Летом дети нередко работали в отведённых им садиках: возили землю в тачках, копали гряды, сажали цветы, овощи и т. п. Стрельба из лука и ужение рыбы было также одним из любимых ими времяпрепровождений.

Из числа мирных занятий и забав, Николай Петрович охотнее всего посвящал время рисованию. Не проходило дня, чтобы шестилетний великий князь по несколько часов не сидел над этим занятием. В первое время он заставлял кого-нибудь из кавалеров (по большей части, Ахвердова) или герцога Лейхтенбергского нарисовать что-нибудь карандашом, а сам раскрашивал рисунок красками или цветными карандашами; впоследствии же он обходился без всякой помощи и отлично справлялся с контурами рисунка самолично. Эти свои произведения карандаша он посылал в подарок или Марии Феодоровне или кому-нибудь из гувернанток, и, в особенности, обожаемой Лайон. В противность брату, Михаил Павлович никогда не имел терпения довести рисунка до конца и ограничивался тем, что попусту измазывал бумагу и рвал её.

Великий князь Михаил Павлович

После рисования, Николай Павлович особенно любил шахматную игру, в которой всего сильнее сказывался его характер: он спешил, как можно скоре, перейти в атаку противника и предпочитал осторожной и обдуманной игры брата систему натиска. Кроме шахмат, он с детства играл в бостон, при чём, когда проигрывал, то горячился и выходил из терпения.

Первыми уроками великому князю Николаю были уроки танцев, которые с 1802 года давал ему знаменитый в то время французский учитель, Лепик. В 1807 году Лепика сменил Юар. В первое время маленький ученик чувствовал к этим урокам, происходившим по три и по четыре раза в неделю, необыкновенное отвращение, но, с исхода 1804 года, это настроение изменилось, но оба великие князья стали часто танцевать на половине императрицы, под орган, контрдансы, полонезы и англезы. Танцы эти происходили не только запросто, но и в присутствии многочисленной публики, на парадных балах и маскарадах, к которым, в особенности, пристрастился великий князь Николай.

Но если с уроками танцев Николай Павлович примирился и нашёл в них одно из самых любимых своих развлечений, то нельзя того же сказать о музыке. Уроки музыки, которые в 1804 году были поручены Тепперу, стали ему ненавистны с самого начала, и ненависть эта дошла до того, что Теппера скоро вынуждены были отпустить. На этих уроках великий князь не обращал никакого внимания на преподавателя, дурачился до невозможности и только и делал, что шалил с педалью. Никакие наказания и дурные отметки в журнале не могли побудить его отнестись к этим занятиям прилежнее. Несмотря на это, он от природы был одарён хорошим слухом и музыкальною памятью, так что впоследствии, в зрелом возрасте, даже играл на корнет-а-пистоне и принимал живое участие в домашних концертах. В детстве же, наклонность к инструментальной музыке оказалась, таким образом, в нём слаба; зато ему очень нравилось пение придворных певчих, и он с особенным вниманием присутствовал на тех богослужениях, в состав которых входило много хорового пения. В остальных случаях, великий князь держал себя в церкви рассеянно, не вникая в смысл богослужебного чтения. Впоследствии, став уже взрослым, он так отзывался об отношениях, своих и брата, к религии:

- В отношении религии моим детям лучше было, чем нам, которых учили только крестится в известное время обедни, да говорить наизусть разные молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе.

Уроки закона Божьего начались в 1803 году под руководством духовника императорской фамилии, о. Павла Криницкого, а на следующий год Николай Павлович в первый раз исповедывался.

Уроки французского языка взяла на себя с 1802 года лично Мария Феодоровна, и занятия эти продолжались ежедневно, с большою аккуратностью, но не особенно успешно, так как великий князь Николай почувствовал к французским урокам, как и к занятиям музыкой, необыкновенное отвращение. Благодаря этому, будучи уже семи лет, он с большим трудом связать и выговорить французскую фразу.

Первые занятия русским языком начались ещё при Лайон, но правильно поставлены они были лишь с 1802 года Ушаковым, и с тех пор всякий день давал русский урок тот из кавалеров, чья очередь была дежурить при великом князе. Немецким языком со значительным успехом занимался с ним известный учёный, Аделунг, который впоследствии давал ему уроки латинского и греческого языков. Но к этим последним предметам, ни Николай Павлович, ни младший его брат – не чувствовали никакой склонности, и кавалерам доставляло не мало труда побудить великого князя правильно проспрягать хоть один глагол. Это нерасположение к классическим языкам внедрило в великого князя так глубоко, что, став отцом семейства, он исключил эти предметы из программы воспитания своих детей. Русской истории и русской географии давал уроки Ахвердов; всеобщей истории, всеобщей географии – Дю-Пюже и при том, - на французском языке. С половины 1804 года Николай Павлович стал брать уроки арифметики также у Ахведорова, с 1806 года – геометрии, с 1808 – алгебры и начал инженерного искусства у Крафта. Математические уроки князь брал неохотно.

Уроки физики давал с 1807 года статский советник Крафт. Эти занятия, напротив, заинтересовали ученика и пользовались его любовью.

Рисованию, к которому он с детских лет чувствовал влечение, обучал его с 1804 года профессор Акимов, и эти уроки, в противность многим другим, протекали вполне успешно.

Уроки верховой езды, под руководством берейтора Эггера, начались с 1803 года, и здесь великий князь не чувствовал никакого приступа былой трусливости.

Из рапортов кавалеров, поданных императрице Марии Феодоровне, видно, что в восьмилетнем возрасте Николай Павлович занимался следующими предметами и знал из них следующее: по-французски – читал, писал под диктовку, списывал из книг, заучивал наизусть идиллии Дезульер, пассажи из Флориана, Геснера, из «Маленького Лабрюэра» (сочинение Жанлись) и т. д. По-русски занимался чтением церковной печати (по Псалтыри), арифметикою, из которой знал четыре правила; чтениями из естественной истории и из повествований в стихах и прозе; проходил географию российского государства, русскую грамматику и сочинял (у обоих учителей) небольшие письма по-русски по-французски. Упражнения в 1806 году , когда его заставляли писать какое-нибудь сочинение, он начинал тяжко вздыхать и уверять, что это для него самое трудное занятие, и не прекращал этих жалоб во всё продолжение писания.

Первыми книжками его библиотеки (1804 года) были «Magasin des enfants», «Индостанские виды», рисунки Чесменского сражения, а также какая-то книжка, подаренная ему государыней, где представлены были сцены храбрости австрийских солдат во время войны 1799 года с французами, азбука французская, азбука натуральной истории, книга для чтения – Шредера, открытие Америки(3 т. ), натуральная история с оловянными фигурами, деяния Петра Великого –Голикова, естественная история Бюффона, сочинения Ломоносова, пространное землеописание, грамматика немецкая; на французском языке; географический лексикон Гютри, исторический лексикон, сочинения: Лафонтена, мадам Дезульер, Гомера, Беркена, извлечение из Плутарха. Кроме тог, в качестве классных принадлежностей, в комнате имелись ландкарты и глобусы.

Уроки с учителями и кавалерами у великого князя далеко не всегда протекали мирно и благополучно. Он постоянно вступал с преподавателями в споры, даже насчёт предмета преподавания. Например, с Ахвердовым он спорил об орфографии некоторых русских слов ещё в 1804 году, с учителем чистописания, - как надо держаться во время писания и как разстанавливать строки и т. д.

В 1805 году штат кавалеров при нём был усилен, и было приглашено ещё новых три человека: действительный статский советник Дивов, коллежский советник Вольф и майор Алединский.

Когда великий князь Николай перешёл в отроческий возраст, то на совещании императрицы Марии Феодоровны с Ламсдорфом было решено, сообщество товарищей детства (Адлерберга, Панаева, Ушакова и других) приносит лишь вред занятиям великого князя, развивает в нём неуместную грубость и содействует укреплению в нём склонности к военному делу, - склонности, против которой государыня-мать считала нужным бороться всеми силами. По этим соображениям, маленькие друзья Николая Павловича были удалены из дворца и помещены в казённые учебные заведения. Желание пробудить в детях научную пытливость наводило одно время Марию Феодоровну на мысль об определении их в лейпцигский университет; но этому, однако, решительно воспротивился император Александр Павлович; взамен такой заграничной посылки, ему пришла идея основать в Царском Селе лицей, где бы младшие братья его могли бы слушать публичные лекции.

Действительно в 1811 году такое высшее учебное заведение было основано под непосредственным попечением государя императора. Для лицея отведено было даже помещение в дворцовом флигеле, соединённом с главным корпусом дворца галлереею. Но грозное политическое событие начала текущего события не позволили осуществить плана определения великих князей в гражданское высшее учебное заведение, из программы которого исключены были всякие военные предметы, и главное назначение которого было – подготовлять молодых людей из дворянского сословия к занятию высших государственных должностей.

Пробовала Мария Феодоровна удаляться с детьми в Гатчину, в надежде, что тишина и уединение наиболее повлияют на развитие гражданского вкуса великого князя, в ущерб военному. Но все эти планы, предположения и предначертания успеха не имели, и оба великие князя оставались верны своим наклонностям детства. Их любимыми развлечениями продолжали быть забавы военного характера, а учебными предметами – те, которые, так или иначе имели касательство к военному ремеслу. Мальчики неохотно надевали штатские платья, заведённые в их гардероб государыней-матерью, и предпочитали им военные куртки, шинели и прочую амуницию, которая, никоим образом, не связывалась с представлением о мирном образе будущей жизни.

В 1809 году программа обучения великого князя Николая значительно расширяется и, по желанию Марии Феодоровны, прежний гимназический курс заменяется новым курсом, схожим с университетским, для чего к прежним учителям, приглашают и профессоров. При этом по составленным самой государыней программы обучения, распределение для дня Николая Павловича устанавливается в таком порядке, чтобы этот день был совершенно лишённым свободных часов игр и забав и целиком был посвящён книгам, тетрадям и научным предметам.

Военные события того времени побудили прежде всего обратить внимание на серьёзное преподавание наук военных – инженерного искусства, артиллерии, тактики, фортификации и др. Для надзора за общим преподаванием наук был приглашён известный в то время инженер, генерал Опперман, а самое преподавание поручено полковникам Джанотти и Маркевичу, которые, оставаясь сами довольны успехами великого князя, в свою очередь пользовались его расположением и вниманием. Но наибольшую любовь и привязанность чувствовал великий князь к профессору живописи, Шебуеву, под умелым руководством которого Николай Павлович успел значительно усовершенствовать проявленные им ещё в детстве способности к рисованию. Свои рисунки и гравюры крепкой водкой, видеть которые можно и в настоящее время в С. -Петербурге Императорской публичной библиотеки, великий князь подписывал следующей монограммой «», означавшей «Николай третий Романов» (т. -е. Третий из сыновей императора Павла).

Насколько были просты отношения царственного ученика к своему наставнику живописи, явствует из следующих его писем. В одном он писал:

«Милый мой Вася, пришли мне, пожалуй, с посланным рисунками французской армии, а ежели есть у тебя готовые рисунки, так можешь и их прислать: я за тобой не шлю за Невой, боюсь, простудить моего дорогого кота заморского. «»

А в другой раз:

«Здравствуй, мой милый Вася, сожалею, что Нева препятствует мне тебя видеть, я очень желал с тобой поговорить и поздравить друг друга, как должно товарищам. Что делают наши рисунки; если что готово, пожалуй через нарочного, также найди мне, пожалуй, какого-нибудь хорошего рисовщика, который бы мог снять вид из моих окон; да порядочно, водяными, ты меня тем очень одолжишь. Прощай. Чмок. «Николай».

Из преподавателей наук гражданских к 1813 году мы видим при князе Николае следующих преподавателей-профессоров: Шторха, читавшего политическую экономию, Кукольника – естественное право и Балугьянского, преподававшего энциклопедию или историю права. Обо всех этих трёх наставниках Николай Павлович сохранил довольно печальные воспоминания, и вот что он, став впоследствии императором, передавал близким ему лицам об означенных представителях университетской науки: «Я помню, как нас (т. -е. его самого и великого князя Михаила Павловича) мучили отвлечёнными предметами два человека, очень добрые, может статься, и очень ученые, но оба – несноснейшие педанты: покойный Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам о смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, о немецких и, Бог знает, ещё каких законах, другой – что-то о мнимом «естественном праве». В прибавку к ним являлся ещё Шторх, со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которую читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии. И что же выходит? На уроках этих господ мы либо дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда – собственные их каррикатурные портреты, а потом, к экзаменам выучивали кое-что вдолбяжку, без плода и пользы для будущего. По-моему, лучшая теория права – добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимо от этих отвлечённостей и иметь своим основанием – религию».

Царскосельский Лицей

Из этих признаний Николая Павловича видно, что университетские курсы, читанные ему так неумело и скучно, не могли, конечно, вызвать его любознательности, и он остался совершенно равнодушен к науке о праве. Равным образом, до конца периода учения, он не мог примириться с изучением мертвых языков – латинского и греческого. Нерасположение к этим предметам было в нём так глубоко, что он простёр это чувство даже на личность того, коему было поручено их преподавание, т. -е. – Аделунга. Желая сделать последнему какую-нибудь неприятность, великий князь, как сказано было в одном из рапортов, стал к преподавателю, для видимости, ласкаться и вдруг укусил его в плечо, затем стал наступать ему на ноги и повторял такие проказы несколько раз.

Не особенно ему нравилось и изучение английского языка, преподавание которого, когда ему минуло 17 лет, было возложено на учителя Седжера. Хотя он впоследствии ясно и правильно произносил английские слова, но изъяснялся на этом языке с большим затруднениям.

По первоначальному плану, обучение великого князя должно было кончится до достижении им семнадцатилетнего возраста; но когда этот срок наступил, Мария Феодоровна выразила желание, чтобы учение сына продолжалось ещё некоторое время. Поэтому-то она и воспротивилась тому, чтобы, как Николай, так и Михаил Павловичи, приняли участие в освободительной войне 1813 года, и отпустила их на театр военных действий лишь тогда, когда, собственно, война была закончена, и Париж уже был занят союзными войсками. Необходимо заметить, что Николай Павлович страшно был опечален своим вынужденным бездействием во время отечественной войны 1812 года. На просьбы обоих сыновей отпустить их на театр военных действий, Мария Феодоровна отвечала:

«Ты, Михаил слишком молод, чтобы стать солдатом, а тебя, Николай, несмотря на твоё нетерпение, которое я вполне понимаю и за которое тебе благодарна, берегут для других надобностей. Святая Русь, дети мои, не будет нуждаться в защитниках"»

Этот разговор не охладил. Однако, пылких стремлений старшего великого князя, и он обратился с письмом к государыне, где умолял её позволить ему исполнить долг русского подданного, вступив в войско Его Величества, тем более, что он был шефом Измайловского полка и чувствовал себя способным начальствовать над своим полком. «Я стыжусь, - писал он государыне, - смотреть на себя, как на бесполезное существо на земле, которое даже не годно к тому, чтобы умереть храбрецом на поле битвы».

Александр Павлович счёл долгом успокоить и утешить брата в личной беседе, при чём заметил ему, что та минута, когда он, великий князь, будет приставлен на первом плане, наступит, может быть, скорее, чем это можно предвидеть *)

«Пока же, - заключил он свою речь, у тебя есть другие обязанности, - доканчивай своё воспитание, будь достоин, насколько можешь, того места, которое ты впоследствии займёшь; это будет услуга для нашего милого отечества, которую наследник престола обязан оказать».

Этот разговор произвёл сильное впечатление на великого князя и заставил его глубоко задуматься над своим поведением и отношением ко всему окружающему.

Он стал удаляться от младшего брата, стал сторониться шумных забав и делался всё более и более степенным, тихим и разсудительным. Эта резкая перемена в настроении и характере поразила приближённых и особенно взволновала Михаила.

- Мне кажется, что ты думаешь быть отшельником, - обидчиво заявил он брату. – Мы, кажется, ещё вчера были товарищами, а сегодня ты мечтаешь повыситься в чинах и держишь себя, как старший брат, т. -е. как благоразумный человек, как философ

*) В этой беседе Александр I в первый раз сделал намёк, на то высокое предназначение, которое неминуемо должно пасть на великого князя.

- Михаил, - с огорчением прервал его Николай Павлович, - ты не стал бы, вероятно, шутить и насмехаться, если бы знал чувства и мысли, меня волнующие. Я думал о том, что неприятель в Москве, а меня держат заключённым в Петербурге.

Великий князь Михаил Павлович

С этого времени он с особенным усердием посвятил себя теоретическим занятиям по военному искусству и много читал древних и новых сочинений, посвящённых жизни и деятельности выдающихся полководцев; с особенным же вниманием стал внимать в «Комментарии» Цезаря, которым до тех пор пренебрегал.

Позднее прибытие великих князей в столицу Франции в значительно степени объясняется тою медлительностью, с которой вёз их туда генерал Ламсдорф, поступивший так, вероятно, не без указаний государыи-матери. Отпуская детей в заграничное путешествие и в первый раз разставаясь с ними, Мария Феодоровна сочла долгом напутствовать их кратким материнским поучением, которое и изложила им на французском языке, согласно тогдашнему обычаю, в письме от 5-го февраля 1814 года. Благословляя сыновей на новый жизненный путь, государыня-мать, в трогательных, сердечных выражениях, завещала им быть в жизни верующими и уповающими на милосердие Божие, просила их быть послушными воле наставников и старшего брата-императора, рекомендовала быть добрыми и снисходительными с низшими, не быть заносчивыми с равными, быть трудолюбивыми, работать над своим самообразованием, сторониться мишуры жизни и искать в предстоящей им военной карьере не внешнего блеска, а разумного служения потребностям дела и интересам отечества. Она просила их почаще перечитывать её наставления и обещала за них днём и ночью возносить свои материнские моления пред престолом Всевышнего.

В путешествие великих князей сопровождали Ламсдорф, Соврасов, Алединский, Джоанноти и доктор Рюль.

Великие князья прибыли в Париж в момент, когда слава их старшего брата, как умиротворителя смутных дней жизни Западной Европы, достигла высшего расцвета, и у всех парижан только и было на языке имя Александра I, великого русского императора, победителя грозного Наполеона. Николай и Михаил Павловичи поселились вместе с государём в отеле Инфонтадо, являлись с ними вместе на всех пышных тогдашних торжествах и были свидетелями беспрерывных оваций, которыми парижане и союзные войска повсюду встречали русского императора.

Николай Павлович усердно посещал в те дни выдающиеся учебные и общественные заведения столицы Франции – Политехническую школу, дом Инвалидов, казармы, госпитали и проч. , и проч.

Всюду он встречал самый радушный привет и имел неоднократно случаи выказать своё доброе сердце материальной помощью некоторым, пострадавшим на войне, а также – председательством в нуждах некоторых, обиженных судьбою, перед лицом государя. Нечего и говорить, что во всё время пребывания в Париже, великий князь постоянно переписывался с августейшею матушкой и давал ей обстоятельные отчёты о своём времяпрепровождении, своих впечатлениях, действиях и планах.

На обратном пути в Россию, согласно воле императора, оба его брата посетили многие германские государства и здесь, на месте, проверяли, так сказать, те сведения, которые ими были, в те года юности, почерпаемы из учебных книг и научных сочинений. Путешествие их по Германии протекало довольно медленно: великие князья безпрестанно сворачивали с большой дороги, чтобы побывать на полях сражения, где русские войска боролись, с большим или меньшим успехом, с полчищами Наполеона. Николай Павлович, на основании сведений из книг и рукописей, объяснял брату стратегические движения войск и тактику генералов, при чём эти живые лекции великого князя вызывали несказанное удовольствие не только Михаила Павловича, но и сурового Ламсдорфа, которому, на этот раз, оставалось лишь только любоваться достигнутыми успехами строптивого воспитанника, столь блестяще пользующегося приобретёнными им военными знаниями.

Очутившись однажды между двух курганов, осенённых двумя деревянными крестами с надгробными надписями, Николай Павлович воскликнул с чувством глубокого волнения: - «О, здесь десять тысяч храбрецов легли за честь нашего знамени! Война – страшная необходимость. Я только перед этими знаменитыми могилами понимаю, какою славою покрыл себя наш августейший благодетель, даровал мир Европе. »

Путешествуя по Европе, великие князья встретили в Швейцарии короля прусского, Фридриха Вильгельма, пребывавшего там инкогнито. Король принял братьев Александра Павловича очень радушно и пригласил к себе в гости, в Берлин, для встречи прусских войск, участвовавших во французской компании. Когда великие князья заявили ему в ответ, что они по настоящему предмету ждут указаний из Петербурга от государя императора, то Фридрих заметил:

- Я хвалю послушание. Император Александр заменяет вам отца, и я советую вам делать всё, что от вас зависит, чтобы удовлетворить его. Он имеет особенные виды а ваше императорское высочество, - добавил он, обращаясь с дружескою улыбкою к великому князю Николаю, - он передавал мне о них и нашёл меня вполне готовым споспешествовать им, насколько могу.

Виды эти, на которые намекал король прусский, состояли в те дни Александр I задумывал женить своего брата на принцессе Шарлотте, дочери короля Прусского, славившийся своею особенною красотою и прозванною за красоту «перелом прусской короны». Действительно, когда молодые люди встретились в Берлин, то полюбили друг друга, и то, что было решено между двумя дворами в интересах политических, нашло себе также оправдание в чувствах влюблённых.

Великий князь Николай Павлович

По возвращении в Петербург, великий князь Николай Павлович снова засел за прерванные научные занятия и, по преимуществу, по предметам военного знания; но эти занятия не были уже столь систематичны, как прежде. Ему было дано гораздо больше воли, и он стал принимать деятельное участие в парадах и воинских учениях, т. -е. во всём том, что так старательно преследовалось прежде.

Возгоравшаяся война с Наполеоном снова вызывала наши войска за границу, и на этот раз уже оба великие князья получили беспрепятственное разрешение от Марии Феодоровны – находится при штабе армии. Снова, как и в первый раз, государыня-мать напутствовала сыновей длинным посланием, где ещё раз преподала им требуемые в их положении правила поведения, при чём с особенною настойчивостью советовала во всём уповать на милосердие Божие.

По окончанию похода, Николай Павлович, в течение первых месяцев 1816 года, ещё прошёл несколько курсов с прежними профессорами, напр. , курс науки о финансах, курс русской истории и, преимущественно, относящейся к царствованиям Иоанна Грозного, Феодора Иоановича и Бориса Годунова; курс военной истории по сочинениям Жиро и Ллойда о разных компаниях, в том числе и кампаниях 1814 и 1815 годов. Вместе с этим он посвящал не мало времени изучению бывшего тогда проекта «об изгнании турков из Европы».

Император Николай I

Летом 1816 года великий князь Николай совершил обширное путешествие по Росси, согласно заранее составленной самою державною родительницею инструкции, имевшее своим назначением – пополнить сведения и знания великого князя из области отечествоведения. Во время своей поездки по внутренним губерниям отечества, царственный путешественник вел журнал в двух отделах: один, под названием «Общий журнал по гражданской и промышленной части», и другой – «Журнал по военной части». В первую часть великий князь заносил быстрые и краткие описания отдельных городов, общие обзоры губерний и свои впечатления о тех или иных встретившихся по пути неустройствах нашей тогдашней общественной жизни. В военную же часть он вносил замечания, относящиеся к внешностям военной службы, одежды, выправке, маршировке и пр. , не касаясь существенных частей военного устройства, управления или морального духа войска.

По окончании трёхмесячного путешествия по Росси, он, в конце того же лета 1816 года, ещё раз посетил Германию, главным образом, для свидания с невестою, принцессою Шарлотою, а через несколько дней, по достижении им гражданского совершеннолетия, состоялась и его свадьба с названною принцессою, наречённою при св. миропомазании Александрою Феодоровною. Вместе с этим событием жизни, положен был предел его обучению воспитанию и надзору кавалеров, которые все были отпущены, осыпанные наградами. Наивысшая, однако, почести достались ан долю генерала Ламсдорфа, который был возведён в графское достоинство и пожалован двумя табакерками, из коих на одной, пожалованной государём императором, значилась надпись: «Бог благоволил их выбор», а на другой, осыпанной драгоценными камнями, эти последние расположены были в таком порядке, что составляли слово «Reconnaissance»(Признательность). Табакерка с такой надписью была пожалована Ламсдорфу Марией Федоровной.